В поисках Человека

Исчезновение человека уже не являлось частью естественного хода вещей, не сводилось к явлению, которое надлежало объяснить. Это событие было преступлением. Значит, были невинные и виновные. И она, Плавтина – Плавтина во плоти, хрупкая, смертная, единственная, которая еще помнила о настоящем значении этого слова, единственная, кто еще мог отличить справедливость от несправедливости, хорошее от плохого, согнувшаяся под тяжестью ужасной ответственности и пугающего одиночества, – не могла просто закрыть глаза и пойти своей дорогой.

Последний свидетель, да – но еще и последний судья в истории – этой ролью она была обязана не Узам, но гораздо более глубинному и древнему побуждению, которое не изменилось с тех пор, как человек выдумал себе первых богов – скромных духов домашнего очага, таких как гневные Эринии, готовые покарать виновного. Правда и справедливость не существовали одна без другой, и мир не желал принимать неправедного, преступника, отцеубийцу, рука которого запятнана кровью его народа. Гекатомба не могла остаться безнаказанной. Плавтина не знала, кто виноват. Но она выяснит, кто убийца: она ведь уже нашла орудие преступления.

А значит, Плавтина не могла допустить, чтобы ее замело в песках Лептис. В волнении она вспомнила об Ойке, о том, как та пожертвовала собой, чтобы ее спасти, – и о старухе, об этой Ские, которую она знала так недолго, и которая посвятила всю свою призрачную жизнь ожиданию ее появления на свет. Вергилий, маленький эргат, который спас ее от гибели, ничего не прося взамен. Актриса-автомат из Урбса. Все они продолжат жить в ней. А теперь пора идти.

Тяжелым шагом и по-прежнему с беспокойством на душе она пустилась в обратный путь. Решила поговорить с Отоном, несмотря на то, что мало ему доверяет.

Когда силуэт вездехода, с огромными, в человеческий рост колесами, укрепленными по бокам, вырисовался в темноте, Плавтина поняла, что у нее проблемы.

* * *

Высунув язык, Эврибиад зевнул, едва не сломав челюсть. Затылок у него болел, как всякий раз, когда он слишком долго оставался на онейротроне. Он отключился на миг, и телесные ощущения вновь прихлынули к нему, куда беднее, чем ощущения составного сознания, – зато его собственные, и Эврибиаду они показались удобными, как пара разношенных перчаток. Он сделал несколько шагов по командному центру, чтобы размять ноги. В этот поздний час там больше никого не было. Эврибиад обогнул стол, заваленный документами и остатками ужина, подошел к стеклу, которое отделяло его от стыковочной площадки. Там в любой час царило оживление. Облаченные в доспехи с ног до головы и с оружием под рукой его эпибаты казались такими же вымотанными, как он сам, хотя и часто сменялись. Неделя в состоянии боевой готовности, в непрестанном напряжении – это слишком для сознания людопса. А вот их враги никогда не спят…

Неделю назад Корабль прокрался в окрестности Юпитера с выключенными моторами, двигаясь только за счет набранной скорости и рационального использования астероида под названием Церера как гравитационной пращи. Аттик сравнил это путешествие с полетами зондов, запущенных Человеком в индустриальном веке, – рудиментарных ноэмов, насколько понял кибернет.

Прибытие в изначальную систему воодушевило деймонов. Эврибиад же, напротив, не увидел и не ощутил ничего нового. Он понимал абстрактно, что его раса может происходить с другой планеты, не с той, на которой он родился, но это ничего ему не говорило. Идея, что Кси Боотис с ее огромным океаном может быть рукотворной, ему в любом случае казалась выдумкой. Ступи его нога на пресловутую Изначальную планету, может, он что-нибудь и почувствовал бы. Однако их траектория проходила очень далеко от солнца, в пограничных районах, населенных лишь немногочисленными ледяными сферами.

Он отошел от караульного помещения и вернулся назад. Снова сел и соскользнул во всеобъемлющее мышление Корабля, откуда внешнее пространство виделось во всей полноте, одновременно отовсюду и ниоткуда. Перед ним разворачивались множественные перспективы, которые переплетались друг с другом, но при этом просматривались в параллели. В центре огромного виртуального пространства – газовый гигант, окруженный роем лун и пойманных в орбиту астероидов. «Транзитория» продвигалась по середине этой зоны, загроможденной лишь с точки зрения астрономических норм. Вокруг в разных масштабах расстилалась вся Система: массивные тела обозначались мерцающими точками. Это изображение со сложными масштабными эффектами было лишь хорошо проработанной иллюзией, «ментальной картиной» – его невозможно было бы нарисовать в реальности, но оно представляло собой эффективный инструмент навигации.