В поисках чудесного. Четвертый путь Георгия Гурджиева

– Вы не понимаете, что значит быть искренним, – сказал Гурджиев. – Вы настолько привыкли лгать себе и другим, что не в состоянии найти слова и мысли, когда желаете говорить правду. Говорить о себе правду очень трудно. Но прежде, чем её говорить, нужно её знать. А вы даже не знаете, в чём заключается правда о вас. Когда-нибудь я укажу каждому из вас его главную черту или его главный недостаток. Тогда станет ясно, поймёте вы меня или нет.

В это время произошёл очень интересный разговор. Я очень сильно чувствовал, что, несмотря на все усилия, не могу вспоминать себя в течение любого промежутка времени; вообще, я сильно ощущал всё происходящее. Сначала что-то казалось успешным, но позднее всё ушло, и я без всякого сомнения почувствовал глубокий сон, в который был погружен. Неудача попыток рассказать историю жизни, особенно тот факт, что мне даже не удалось понять, чего хочет Гурджиев, всё сильнее ухудшали моё и без того плохое настроение; однако, как это часто со мной бывало, всё выражалось не в подавленности, а в раздражительности.

В этом состоянии я пошёл однажды с Гурджиевым пообедать в ресторан на Садовой, около Гостиного двора. Вероятно, я был слишком резок или, наоборот, необычно молчалив.

– Что с вами сегодня? – спросил Гурджиев.

– Сам не знаю, – отвечал я, – только я чувствую, что у нас ничего не получается, вернее, у меня ничего не получается. О других говорить не могу, но я перестаю понимать вас, и вы больше ничего не объясняете так, как раньше. Чувствую, что таким образом ничего не достигнешь.

– Подождите, – сказал Гурджиев, – скоро начнутся разговоры. Постарайтесь понять меня: до сих пор мы пытались найти место каждой вещи, теперь начнём называть вещи их собственными именами.

Слова Гурджиева запали мне в память, но я не вник в их смысл, а продолжал излагать собственные мысли.

– Что толку в том, – сказал я, – как мы будем называть вещи, когда я не в состоянии ничего сказать? Вы никогда не отвечаете ни на один заданный мной вопрос.

– Прекрасно! – рассмеялся Гурджиев. – Обещаю сейчас ответить на любой ваш вопрос, как это случается в сказках.

Я почувствовал, что он хочет избавить меня от плохого настроения, и был благодарен ему за это, хотя что-то во мне отказывалось смягчиться.

И вдруг я вспомнил, что более всего хочу узнать, что думает Гурджиев о «вечном возвращении», о повторении жизней, как я это понимал. Много раз я пробовал начать разговор на эту тему и изложить Гурджиеву свои взгляды. Но такие разговоры всегда оставались почти монологами: Гурджиев слушал молча, а затем говорил о чём-нибудь другом.

– Очень хорошо, – сказал я, – скажите мне, что вы думаете о вечном возвращении? Есть в этом какая-то истина или нет? Я имею в виду следующее: живём ли мы всего раз и затем исчезаем, или же всё повторяется снова и снова, возможно, бесчисленное количество раз, но только мы ничего об этом не знаем и не помним?

– Идея повторения, – сказал Гурджиев, – не является полной и абсолютной истиной; но это ближайшее приближение к ней. В данном случае истину выразить в словах невозможно. Но то, что вы говорите, очень к ней близко. И если вы поймёте, почему я не говорю об этом, вы будете к ней ещё ближе. Какая польза в том, что человек знает о возвращении, если он не осознаёт его и сам не меняется? Можно даже сказать, что если человек не меняется, для него не существует и повторения; и если вы скажете ему о повторении, это лишь углубит его сон. Зачем ему совершать сегодня какие-либо усилия, если впереди у него так много времени и так много возможностей – целая вечность? Зачем же беспокоиться сегодня? Вот почему данная система ничего не говорит о повторении и берёт только ту одну жизнь, в которой мы живём. Система без усилий к изменению себя не имеет ни смысла, ни значения. И работа по изменению себя должна начаться сегодня же, немедленно. Все законы можно видеть в одной жизни. Знания о повторении жизней не прибавляют человеку ничего, если он не видит, как всё повторяется в одной жизни, именно в этой жизни, если он не борется, чтобы изменить себя, дабы избегнуть повторения. Но если он изменяет в себе нечто существенное, т. е. если достигает чего-то, это достижение утратить нельзя.

– Следовательно, – спросил я, – можно сделать вывод, что всё осознанное и сформировавшееся, все тенденции должны возрастать?