В поисках чудесного. Четвертый путь Георгия Гурджиева

Во-первых, каждому, кто мог и хотел видеть, было ясно, что война идёт к концу, что она кончается сама по себе в силу глубокого внутреннего утомления, в силу хотя и неясного, но прочно укоренившегося осознания бессмысленности всего этого ужаса. Теперь никто не верил ничьим словам. Любого рода попытки гальванизировать войну не могли ни к чему привести. В то же время нельзя было ничего остановить, и все разговоры о необходимости продолжать войну или прекратить её просто указывали на бессилие человеческого ума, на его неспособность понять даже свою беспомощность. Во-вторых, было ясно, что близится крах. Было также очевидно, что никто не способен ничего остановить, предотвратить события или направить их по безопасному руслу. Всё совершалось единственно возможным способом и не могло совершаться иначе. В то время меня особенно поражала позиция профессиональных политиков левого направления, которые до того играли пассивную роль, а теперь готовились перейти к активной. Выражаясь точно, они оказались самыми слепыми, самыми неподготовленными и неспособными понять, что они действительно делают, куда идут, что готовят – даже для самих себя.

Я так хорошо помню Петербург в последнюю зиму его жизни. Кто же мог думать, даже предполагая самое худшее, что это была его последняя зима? Но слишком многие ненавидели этот город и боялись его, и дни его были сочтены.

Наши встречи продолжались. В течение последних месяцев 1916 года Гурджиев не приезжал в Петербург, но несколько членов нашей группы ездили в Москву и привезли оттуда новые диаграммы и некоторые, записи, сделанные учениками Гурджиева по его указаниям.

В это время в наших группах появилось много новых людей; и хотя было ясно, что всё должно прийти к какому-то неизвестному концу, система Гурджиева давала нам определённое чувство уверенности и безопасности. Мы часто говорили о том, как бы мы чувствовали себя среди всего этого хаоса, если бы не имели системы, которая всё более становилась нашей собственностью. Мы не могли и представить себе, как жить без неё и как найти путь в лабиринте всех существующих противоречий.

Этот период отмечает начало бесед о Ноевом ковчеге. Я всегда считал миф о Ноевом ковчеге эзотерической аллегорией. Теперь же многие члены нашего сообщества начали понимать, что этот миф не просто является аллегорическим выражением общих идей эзотеризма, но и представляет собой план любой эзотерической работы, включая нашу. Сама система была «ковчегом», в котором мы надеялись спастись во время «потопа».

Гурджиев приехал лишь в начале февраля 1917 года. На одной из первых бесед он показал нам всё, о чём до сих пор говорил, с совершенно новой стороны.

– До сих пор, – сказал он, – мы смотрели на «таблицу форм водорода» как на таблицу вибраций, или таблицу плотности материи, которая стоит к ним в обратном отношении. Теперь мы должны подумать над тем, что плотность материи и плотность её вибраций выражают многие другие её свойства. Например, до сих пор мы ничего не говорили о разумности или сознательности материи. Между тем скорость вибрации материи показывает степень разумности данного её вида. Вы должны помнить, что в природе нет ничего мёртвого и неодушевлённого. Всё по-своему живо и сознательно, всё разумно. Только эта сознательность и разумность выражается по-разному на разных уровнях бытия, т. е. в разных масштабах. Но вам необходимо понять раз и навсегда, что в природе нет ничего мёртвого и неодушевлённого; просто существуют разные степени одушевлённости и разные масштабы.

«Таблица форм водорода», которой пользуются для определения плотности материи и скорости её вибраций, служит в то же время и для определения степени её разумности и сознательности, потому что степень сознательности соответствует степени плотности, или скорости вибраций. Это означает, что чем плотнее материя, тем менее она сознательна и менее разумна. И чем плотнее вибрации, тем более сознательна и разумна материя.

«Подлинно мёртвая материя начинается там, где прекращаются вибрации. Но при обычных условиях на поверхности Земли не стоит и думать о мёртвой материи. И наука не в состоянии создать её. Вся материя, которую мы знаем, – это живая материя; и она по-своему разумна.

Определяя степень плотности материи, «таблица форм водорода» определяет также и степень её разумности. Это значит, что, сравнивая друг с другом формы материи, занимающие различные места в «таблице форм водорода», мы определяем не только их плотность, но и разумность. И мы можем сказать не только о том, во сколько раз этот или другой вид «водорода» плотнее или легче других, но и во сколько раз один вид «водорода» разумнее других.