Читаем В поисках Дильмуна полностью

По ряду причин мы решили сперва копать на северной окраине нашего холма. Здесь его склон спускался прямо к пляжу, а наиболее древнее поселение, наверное, возникло у моря. К тому же зимние штормы вгрызлись в толщу холма и основательно поработали за нас. Нам попалось даже место, где волны недавно размыли часть превосходной каменной кладки, и было похоже, что они обнажили для нас городскую стену.

Поработав два дня, я уже не сомневался в этом. Обнаженная морем стена по форме напоминала серп, концы которого изгибались внутрь, упираясь в другую, гораздо более мощную кладку. В итоге буквально через несколько часов после того, как начался очередной полевой сезон, мы ясно увидели, что именно раскапываем: полукруглую башенку перед фортификационной стеной двухметровой толщины. Эта стена опиралась на скальное основание и хорошо сохранилась до самой поверхности холма. Естественно, высота телля по краю была намного меньше, чем в середине, где копал П. В., но и здесь стена возвышалась над пляжем на три метра. Перевалив через нее, мы с Бобом продолжили нашу траншею в южном направлении, раскапывая улицы и дома исчезнувшего города.

В ходе второго полевого сезона мы расчистили внушительную площадь верхнего яруса за стеной. Прямо от стены начиналась улица, окаймленная фундаментами каменных домов; следуя вдоль нее строго на юг, мы вскоре вышли на маленькую площадь, беспорядочно вымощенную каменными плитами. Поверхность площади наклонялась к стоку в центре. Расчищая ее, мы обратили внимание на необычную черту раскапываемого города: он был застроен абсолютно симметрично. От середины каждой из четырех сторон площади расходились по сторонам света такие же улицы, по какой мы шли первоначально. А по бокам улиц стояли совершенно одинаковые в плане строения, с единообразными дверными проемами. Очевидно, эта часть города строилась по строгому архитектурному плану.

Под конец наших работ в предыдущем году мы продвинулись от площади по улице на юг почти на столько же, на сколько от северной башенки до площади. Я уже прикидывал, что мы увидим в конце отрезка — продлится ли симметричная планировка и перед нами окажется еще одна мощеная площадь или же градостроители придумали что-то совсем другое. То, что мы увидели на самом деле, оказалось для меня полной неожиданностью.

…Итак, мы снова открываем полевой сезон на Бахрейне. Я стою на крепостном валу выше склада португальских пушечных ядер, спиной к пробуждающемуся лагерю, лицом к восходящему солнцу, и вижу, как рассеивается морской туман, окутавший за ночь прошлогоднюю траншею и отвалы. Начинается новый год экспедиционных работ.

Глава шестая

РОМАНТИКА АРХЕОЛОГИИ

Третий год был богат событиями: мы выдержали осаду в португальской крепости, было пройдено семь слоев городища, и наконец-то определилось место курганов в обретающей четкие контуры доистории Бахрейна[23]. Шейх Сульман подарил нам арабские костюмы, и в этом же году мы впервые совершили вылазку в материковую Аравию. Выше уже говорилось, что именно в это время мы построили экспедиционный лагерь.

Лагерь внес разительные перемены в наш образ жизни. Прежде мы каждое утро выезжали на объекты, а вечером возвращались в город к электричеству и холодильникам, в комнаты с деревянными полами, с белеными потолками и стенами, со стеклянными окнами, коврами и мягкой мебелью. Ели европейскую пищу в ресторанах нефтяной компании — пищу, призванную напоминать выходцам из Англии и США об их родине. Теперь мы жили на макушке нашего главного археологического объекта. Полы — земляные, крытые циновками из пальмовых листьев; стены и потолки — из тех же листьев. И мы постоянно ощущали воздействие погоды. В наших маленьких комнатках лицо спящего обдувало ветерком, который без труда проникал через плетеные стены. Нас будили переливы просочившихся сквозь щели в стенах и потолке солнечных лучей. Мы умывались в тазах холодной водой из расположенного во дворе круглого бака, и большинство членов экспедиции махнуло рукой на бритье. На кухне персидский повар, получивший в помощь двоих парней из местной деревушки, быстро убедился, что эти странные новые господа вовсе не жаждут получать на завтрак яйца и бекон, предпочитая поглощать неимоверное количество кофе и горы хлеба с джемом шести различных сортов. Сидя утром за нашим длинным столом, мы слышали, как первые «кули», прибывая, здоровались друг с другом и со сторожем и разбирали сложенные у ограды лопаты и корзины. Пока барбарская бригада набивала сумки фруктами, хлебом, сыром и отбирала. чертежные доски, нивелиры, шесты, бечевку, совки, Юнис, или П. В., или я в сыром утреннем воздухе возле рва старались пробудить к жизни один из «лендроверов». Каждый день кто-нибудь из нас отвозил бригаду в Барбар и пригонял машину обратно; к этому времени у крепости работа уже разворачивалась полным ходом.

Перейти на страницу:

Все книги серии По следам исчезнувших культур Востока

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное