Читаем В поисках Дильмуна полностью

Около половины седьмого солнце уходит за горизонт, и большая часть лагеря собирается на крепостном валу полюбоваться закатом. Живя в Манаме, мы не подозревали, как великолепны бахрейнские закаты. На глазах у вас облака из белых становятся жемчужно-розовыми и золотыми, потом красными, потом багровыми, и на этом фоне выступают, точно вырезанные из черной бумаги, пальмы. По мере того как гаснут солнечные лучи и сгущается сумрак, на востоке, по ту сторону залива, начинают мигать огни Манамы и Мухаррака. А над головой постепенно загорается добрая половина Млечного Пути и месяц плывет рогами кверху; на севере Большая Медведица стоит на хвосте, На юге вышагивает по небу Орион. В лагере нам даровано все приволье небес, и мы следим с личной заинтересованностью за путями звезд и фазами луны. Ведь звезды и луна — наше, так сказать, уличное освещение, и когда скрывается луна, в португальской крепости наступает кромешный мрак…

Но вот появился Салех, он несет в столовую шипящие фонари-«молния». А через щели в плетеных стенах спален-клетушек сочится более мягкий свет керосиновых ламп. Возвращаются ездившие в город и демонстрируют приобретенные на базаре латунные кофейники и вышитые головные платки. И вот уже Абдулла созывает всех на обед, колотя латунным пестом по издающей колокольный звон латунной ступе.

Обед — главная трапеза дня. Меню восточное: рыба или баранина с рисом и свежие фрукты. Его завершают финики, приправленный кардамоном арабский кофе без сахара и длинные индийские сигары. Трапеза растягивается на час, а то и на два, ведь это единственное время дня, когда вся экспедиция в сборе, и мы налегаем больше па беседу, чем на еду. К тому же два крупнейших датских пивзавода независимо друг от друга (и, надо думать, без ведома конкурента) снабжают экспедицию своей продукцией в неограниченном количестве, а датчане великие потребители пива. Даже крепкий стол Юниса покачивается под звуки застольных песен, которых датские студенты знают великое множество. Повар и его помощники — правоверные мусульмане, не берущие в рот алкоголя, подходят послушать концерт и следят, чтобы в чашках не переводился кофе. Нет-нет, я вовсе не хочу создать впечатление о каких-то ночных оргиях в нашем лагере! День был достаточно утомительным, и часам к девяти ряды восседающих за столом быстро редеют. Самые неугомонные совершают прогулку вдоль крепостного вала, чтобы еще раз полюбоваться огнями Манамы, но большинство отправляются в свои спальни почитать немного перед сном. К десяти часам в лагере воцаряется тишина. Почти все фонари потушены, и только шелест сухих пальмовых листьев нарушает безмолвие. Ветер здесь никогда не знает покоя.


Длинная траншея, которую я начал копать годом раньше, возобновила свое движение на юг. Как вы, очевидно, помните, я, судя по всему, продвигался через укрепленный город исламских времен. Сперва мне встретилась обращенная к морю городская стена с башенкой; за ней идущая к югу улица вывела меня на мощеную площадь; от площади снова на юг шла еще одна улица. И вот теперь, чуть ли не в первый день нового полевого сезона, траншея уперлась в стену, перегораживающую эту улицу. Стена была толстая, такие толстые стены — редкость внутри города, ее скорее можно было отнести к разряду фортификационных сооружений. Перевалив через нее, мы раскопали еще одну дугообразную стену, и вскоре все стало ясно. Перед нами была полукруглая башенка у южной стороны толстой стены, в точности похожая на такую же башенку у обращенной к морю северной стороны.

Не требовалось особой проницательности, чтобы осознать, что догадка об исламском городе ошибочна. На самом деле я копал исламскую крепость, притом совсем небольшую. Северная стена тянулась вдоль берега, а южная, как мы теперь установили, располагалась в неполных шестидесяти метрах от нее. И сразу прояснилась вся картина. Стало понятным необычайно симметричное расположение улиц и домов вокруг площади. Мощеная площадь служила центром прямоугольной крепости. Тщательные измерения на грунте позволили нам наметить, где следует искать углы; и в самом деле, углубившись в землю в двух намеченных точках, мы обнаружили круглые башенки.

Как быть дальше? Можно было расчистить всю крепость и предоставить желающим возможность лицезреть довольно впечатляющий памятник прошлого. Но ведь наш поиск был направлен на другое. По раскопу в центре телля, между стен могучей постройки, где в первый год были найдены «ванны», оказавшиеся гробницами, мы знали, что телль содержит материал куда более древний, чем моя крепость, которую надежно датировали последним тысячелетием найденные в ее помещениях китайские медные монеты и орнаментированная глазурованная керамика. Машей главной целью оставалось выяснить всю историю телля, установить, кто был первым, а не последним обитателем этого места, когда эти люди жили, и что произошло потом. Надо было проникнуть дальше в толщу и в глубину телля. Я снял своих рабочих с угловых башенок и продолжил проход траншеи в южном направлении.

Перейти на страницу:

Все книги серии По следам исчезнувших культур Востока

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное