Другой способ трансформации истории в тыняновском тексте – это пропуски некоторых фактов и событий. Хотя Тынянов и заставляет своего героя несколько раз встречаться с Пушкиным, он опускает авторское чтение «Бориса Годунова», которое состоялось 16 мая 1828 года в Москве и на котором присутствовал Грибоедов. При этом и чтение, и присутствие на нем Грибоедова упоминались в первом романе Тынянова «Кюхля», с которым, по всей вероятности, были знакомы его читатели. Поскольку указанная дата попадала в фабульные рамки действия романа «Смерть Вазир-Мухтара», то можно заключить, что пропуск сделан намеренно. Белинков считал, что большинство литературных текстов, включенных в роман, были просто неудачными[26]
и поэтому для «Бориса Годунова» не нашлось места. Своей драмой Пушкин вторгался на территорию Грибоедова; возможно, Тынянов не хотел, чтобы поэты конкурировали в единственной успешной для Грибоедова области – драматургии [Белинков 1965: 228–230][27]. Однако отсутствие пушкинской пьесы особенно заметно: на протяжении всего романа Тынянов ссылался на другие произведения русской литературы, посвященные теме власти, порочности и предательства. Когда в романе Булгарин нагло заявляет: «Ни одной ведь трагедии сейчас нет» [Тынянов 1985:124], даже далекий от литературы человек должен задаться вопросом: «А о каком годе идет речь? И когда был написан “Борис Годунов”?» Разумеется, пушкинская трагедия уже была написана, и Грибоедов это прекрасно знал.Еще одна авторская подсказка отсылает читателя к рассказу Пушкина о Грибоедове из «Путешествия в Арзрум». В «Смерти Вазир-Мухтара» Тынянов использовал сцену из «Путешествия…», когда Пушкин неожиданно встретил телегу, перевозившую тело Грибоедова из Тегерана. Пушкин писал:
Возвращение его в Москву в 1824 году было переворотом в его судьбе и началом беспрерывных успехов. Его рукописная комедия: «Горе от Ума» произвела неописанное действие и вдруг поставила его наряду с первыми нашими поэтами. Несколько времени потом совершенное знание того края, где начиналась война, открыло ему новое поприще; он назначен был посланником. Приехав в Грузию, женился он на той, которую любил… Не знаю ничего завиднее последних годов бурной его жизни [Пушкин 1948: 461].
Однако читатель «Смерти Вазир-Мухтара» увидел последний год жизни Грибоедова глазами Тынянова, и, хотя этот год и можно назвать «бурным», вряд ли он был завидным. В ущемленной литературной амбиции Грибоедова сложно увидеть результат беспрерывных успехов. Роман Грибоедова с его шестнадцатилетней Н. А. Чавчавадзе вряд ли увлек бы читателя. Одним словом, рассказ Тынянова о последнем годе жизни Грибоедова во всем противоречил тому, что писал Пушкин.
Однако важно, что Тынянов, прямо цитируя такое известное произведение, как «Путешествие в Арзрум», указывал любому более или менее образованному читателю на пушкинскую интерпретацию жизни Грибоедова, которую никто, в том числе и сам Тынянов, не воспринял бы легкомысленно. Можно сказать, что автор как бы писал и вычеркивал собственный текст, и мысль Левинтона о том, что Тынянов уничтожил в романе образ Грибоедова, представляется по крайней мере отчасти верной. Однако, вопреки мнению Левинтона, незавершенность образа Грибоедова не была обязательным условием подобного уничтожения. В романе действительно присутствуют некоторые аспекты тыняновской теории характера (развитой на материале гоголевского «Носа»), в том числе в эпитетах, обозначающих персонажей. Однако образ Грибоедова четко очерчен и незабываем. Не помогает и сведение всего романа к политической аллюзии, как это делал Белинков. Как и в повестях «Подпоручик Киже» и «Малолетний Витушишников», в романе Тынянов вел поиск архетипов русской истории, национальных мифов, надеясь отыскать закономерности, о которых Бродский писал в стихотворении «Рождественский романс»: если жизнь качнулась вправо, то какой закон заставит ее качнуться влево? Изображая Грибоедова, Тынянов, по сути, создавал собственный миф. И, как утверждал Горький, убедительно нарисованный Тыняновым портрет заменил предыдущие изображения поэта-дипломата.