В поисках «полезного прошлого». Биография как жанр в 1917–1937 годах

Я писал романтическую драму[156], а не историческую хронику. В романтической драме невозможна и не нужна полная биографическая точность. Я допустил целый ряд сдвигов, служащих к драматургическому усилению и художественному украшению пьесы. Например, Мольер фактически умер не на сцене, а, почувствовав себя на сцене дурно, успел добраться домой; охлаждение короля к Мольеру, имевшее место в истории, доведено мною в драме до степени острого конфликта и т. д. [Смелянский 1986: 258].

Драматические и художественные решения Булгакова остались непонятны руководству театра. Мхатовцы, и в особенности Станиславский, хотели поставить величественную пьесу, прославляющую гений Мольера, в то время как Булгакова больше интересовали те силы, которые привели гения к падению. Как показала Э. Проффер, Булгаков «пытался сначала удовлетворить желание Станиславского показать Мольера “творящим” на сцене в рамках более традиционной “романизированной биографии”» [Proffer 1984: 393], однако в конечном итоге не смог подчиниться такой интерпретации своей пьесы и тем поправкам, которые от него требовали. В романе о Мольере Булгаков замечал, что «ни за одну из своих пьес Мольер не боролся так упорно, как за “Тартюфа”» [Булгаков 1991: 139]. В этом отношении «Кабала святош» была булгаковским «Тартюфом».

МХАТ готовил пьесу четыре года, было проведено более 290 репетиций, несколько раз менялись актеры, трижды – режиссеры, дважды – художники-постановщики. Получившийся спектакль, хотя и оказался, по словам жены писателя, не тем, «о котором мечталось» [Булгакова 1990: 111], тем не менее имел большой успех у зрителей. И все же в «Правде» от 9 марта появилась статья без подписи под названием «Внешний блеск и фальшивое содержание», которая предвещала смерть «Мольера». «В пьесе Булгакова, – говорилось в “Правде”, – исторического Мольера нет и в помине. Показан, к удовольствию обывателя, заурядный актерик, запутавшийся в своих семейных делах» [цит. по: Булгакова 1990: 367]. После этой рецензии спектакль был немедленно снят с репертуара.

В советских условиях, где героям поклонялись и где их образы запечатлевались в монументах, булгаковский «живой Мольер» был неуместен. Как сам писатель, так и советская цензура искали «полезное прошлое», пытаясь найти в нем персонажей, которые могли бы воздействовать на настоящее. Такие герои должны были оказаться «больше, чем жизнь» и производить сильное впечатление, вдохновляя советских людей на подвиги. Однако Булгакова не интересовали монументы. Его влекло историческое прошлое как модель для настоящего. Благодаря пьесе о Мольере он многое понял о роли художника в обществе; он искал ответ, который позволил бы «мастеру» разделить власть со своим защитником и покровителем.

Булгаковский Мольер

Советская установка на создание монументальных образов героев получила институциональное выражение в ряде биографий, составивших в итоге серию «ЖЗЛ» – «Жизнь замечательных людей»; редакция именно этой серии обратилась к Булгакову с просьбой подготовить книгу о Мольере. Уже в начале 1917 года Горький начал переговоры с писателями о биографиях, которые он задумал выпускать. Горький ориентировался на одноименную дореволюционную книжную серию. Идея новой книжной серии возникла после Первой мировой войны. Она была сформулирована писателем в письмах к Г. Уэллсу и Р. Роллану 1916–1917 годах. Горький указывал, что новое поколение нужно вдохновлять на подвиги примерами из прошлого:

Мы, взрослые люди, которым в скором времени предстоит покинуть этот мир, – мы оставим нашим детям жалкое наследство, мы им завещаем очень грустную жизнь. Эта нелепая война – блестящее доказательство нашей моральной слабости, упадка культуры. Напомним же детям, что люди не всегда были так слабы и дурны, как – увы! – мы теперь; напомним им, что у всех народов были – и есть сейчас – великие люди, благородные сердца. Это необходимо сделать именно в эти дни победоносной жестокости и зверства [Горький 1955: 374–375].