В поисках равновесия. Великобритания и «балканский лабиринт», 1903–1914 гг.

В отличие от других великих держав, обладавших обширными геополитическими интересами, внешнеполитические амбиции Австро-Венгрии ограничивались лишь одним регионом: империя Габсбургов увязывала свой великодержавный статус с доминированием на Балканах. Однако усиление Сербии и изменение ее удельного веса в межбалканских взаимодействиях в обозначенный период воспринимались правящими кругами Австро-Венгрии как преграда на пути к достижению гегемонии в Юго-Восточной Европе. Так, существование в регионе государства, стремившегося проводить самостоятельный внешнеполитический курс, а также его национальный состав, который потенциально мог катализировать югославянский ирредентизм в рамках Монархии, вели к тому, что Вена и Будапешт считали Сербское королевство главной угрозой национальной безопасности Австро-Венгрии, как с точки зрения ее балканской стратегии, так и внутриполитической стабильности.

События Боснийского кризиса 1908–1909 гг. превратили югославянский вопрос в ключевую внутри– и внешнеполитическую дилемму Дунайской монархии. Как верно подметил британский историк А.Дж. П. Тэйлор, обращаясь к сюжетам, связанным с аннексией Боснии и Герцеговины, антисербская политика Австро-Венгрии не просто не урегулировала югославянскую проблему, но, напротив, создала ее. Как и в случае с итальянским Пьемонтом, по заключению Тэйлора, агрессивный тон Вены способствовал возвышению позиций Сербии и потери их Австро-Венгрией, которая в начале XX в. обвиняла во всех своих промахах «Пьемонт» югославянский, тем самым опускаясь до уровня столь ненавистного ей малого балканского королевства[989]. Однако сама Вена была склонна рассматривать итоги Боснийского кризиса как несомненный внешнеполитический успех: на страницах кадетской газеты «Речь» цитировались слова австро-венгерского министра иностранных дел А. Эренталя, который утверждал, что обладание Боснией делало империю Габсбургов «балканской державой»[990]. Таким образом, оккупация, а затем аннексия Боснии и Герцеговины отразили стремление Австро-Венгрии закрепить за собой системообразующую роль в Балканском регионе.

Однако гегемонисткие замыслы правящей элиты Дунайской монархии приходили в объективное столкновение с существовавшими балканскими реалиями. Как свидетельствовали крупные международные кризисы последней трети XIX – начала XX в. (Восточный кризис 1875–1878 гг. и Балканские войны 1912–1913 гг.), ключевым фактором формирования регионального порядка в Юго-Восточной Европе были подъем национально-освободительного движения на территории европейской Турции и стремление малых балканских стран реализовать свои национальные программы. Становление регионального порядка на Балканах, таким образом, сопровождалось отторжением из его организма многонациональной Османской империи. В 1913 г. этот процесс был завершен. Однако вопрос о присутствии в Юго-Восточной Европе другой полиэтничной империи – Австро-Венгрии – так и остался нерешенным.

Разумеется, Дунайской монархии, в отличие от Османской империи, никто категоричных диагнозов не ставил: Австро-Венгрия не являлась неизлечимо «больным человеком Европы». К началу 1914 г. в целом не утратило своей актуальности суждение, высказанное еще в 1906 г. российским публицистом Л.М. Василевским относительно судеб империи Габсбургов: «решить вопрос о том, распадется ли она (Австро-Венгрия – О. А.) на составные части или пойдет и дальше по пути централизации – дело почти невозможное. Уместнее ставить вопрос так: дряхлеет ли уже Австрия или она еще не соорганизовалась»[991]. Похожая постановка проблемы отличала историко-аналитические исследования специального корреспондента «Таймс» в Вене Г.У. Стида, который указывал на резистентность Австро-Венгрии внутренним и внешним угрозам, на скрытые запасы ее жизненных сил[992].