Причем австро-венгерские власти, по донесениям дипломатов держав Антанты, своими действиями не только не способствовали разрядке внутриполитической напряженности, а, напротив, сгущали краски и усугубляли обстановку, обращаясь к мерам военного времени. В Боснии, по сообщениям британского консула Фримена, получила разгул шпиономания: повсеместно, с подачи местной администрации, производились аресты и задержания невинных людей[1004]. Сараево, да и вся Босния, как констатировал русский генеральный консул Игильстром, были превращены в военный стан: все училища, музей и другие общественные здания были заняты войсками. Столь удручающая картина, разумеется, наталкивала современников на один принципиальный вопрос, а именно: насколько оправданными выглядели опасения австро-венгерского правительства в восприятии дипломатов Антанты? Не являлись ли они умышленно преувеличены правящими кругами Дунайской монархии, чтобы развязать себе руки для максимального ослабления потенциального противника в регионе?
Расширение Сербского королевства в ходе Балканских войн, как констатировали западные дипломаты, поставило Австро-Венгрию в патовую ситуацию, при которой война становилась чуть ли ни единственным способом затормозить центробежные тенденции на территории империи. Иными словами, с новой силой на поверхность была вынесена сложнейшая проблема международных отношений того времени – проблема сосуществования и взаимодействия великих держав и малых стран в рамках одного региона: границы экспансии и диктата великой державы и право малой страны отстаивать свой суверенитет и защищать свои интересы. Довольно показательным является тот факт, что профессиональные дипломаты и представители гуманитарной общественности имели различные подходы к этим вопросам. Так, например, в русле бытовавшей в ту эпоху системы внешнеполитических представлений Ф. Картрайт не был склонен рассматривать давление Двуединой монархии на Сербию как проявление «агрессии». Подобно другим великим державам, Австро-Венгрия, на взгляд британского дипломата, использовала «право соседства» («Lе droit de voisinage»), чтобы поддерживать порядок на своем «заднем дворе», т. е. в западной части Балканского полуострова. В соответствии с этой логикой империя Габсбургов была не только вольна определять расстановку сил в регионе, но и вмешиваться во внутренние дела соседствовавших с ней малых стран. Подобным же образом, как указывал Картрайт, действовали Россия в Северной Персии и Маньчжурии и США в Центральной Америке.
Британские и французские обозреватели, наоборот, указывали на то, что Балканские войны породили новые тенденции в развитии международных отношений, продемонстрировав жизнеспособность малых стран региона, их решительность и самоотверженность в отстаивании собственных национальных интересов, в том числе, это относилось и к Сербии. В период балканского кризиса 1912–1913 гг., как отмечал Р.У. Сетон-Уотсон, современники в полной мере могли наблюдать последствия национального возрождения Сербии, которое являлось наиболее поразительной чертой недавней балканской истории и которое осталось незамеченным внешним миром[1005]. Констатировалось нежелание австро-венгерского руководства замечать новые веяния в международной жизни. Авторитетный французский журналист Рене Пино указывал на примитивность, «стереотипность» балканской политики Австро-Венгрии: «В Австрии, – замечал он саркастически, – говорят о сопротивлении Сербии так, как во Франции о восстании в Дагомее»[1006].