Таким образом, за несколько предвоенных лет произошла практически тотальная «балканизация» внешней политики Австро-Венгрии. Для Вены проблемы поддержания своего международного престижа и внутриполитическая дилемма в виде неурегулированного югославянского вопроса были неотделимы друг от друга и возможность их разрешения увязывалась с доминированием на Балканах, которое предполагало включение Сербского королевства в сферу влияния империи Габсбургов и, соответственно, ликвидацию самой идеи «югославянского Пьемонта». Такая «запрограммированность» австро-венгерской политики на сербском направлении резко лимитировала Вене пространство для дипломатического маневрирования и подталкивала ее к использованию силовых методов для реализации своих целей, заключавшихся в сохранении территориальной целостности империи и ее великодержавного статуса. Вместе с тем специфика существовавшей системы международных отношений: ее многополярный характер, довольно зыбкая граница между противостоявшими друг другу военно-политическими блоками, наличие противоречий в рамках самих блоков (например, австро-итальянское соперничество на Балканах) – все это сдерживало Австро-Венгрию от военного выступления против Сербии. У современников событий создавалось впечатление некоторой непредсказуемости, поливариантности развития событий на Балканах.
Еще один важный момент, который нельзя не отметить, заключается в том, что перспектива исчезновения Австро-Венгрии и образования в Центральной Европе геополитического вакуума не вызывала восторгов ни у британской, ни у французской, ни у российской дипломатии, хотя державы Антанты и были заинтересованы в подрыве международных позиций Драйбунда. Такая точка зрения была особенно распространена среди британского истеблишмента. Предполагалось, что распад империи Габсбургов повлек бы за собой дальнейшее усиление Германии за счет поглощения ею немецких провинций Дунайской монархии и ее выхода к Средиземному морю, а также образование на ее руинах ряда славянских государств, которые составили бы зону перманентной нестабильности в Европе. В свете этого существование Австро-Венгрии являлось важным фактором поддержания силового равновесия на европейском континенте[1013]. Однако летом 1914 г. Дунайская монархия, уже мыслившая исключительно категориями балканской политики и, соответственно, постепенно трансформировавшаяся в региональную державу, непредумышленно сама сделала первый шаг к тому, чтобы обрушить общеевропейское равновесие.
С точки зрения Австро-Венгрии к июлю 1914 г. на европейском континенте сложилась выгодная для нее расстановка сил: прежде всего, это была англо-германская «разрядка», факт существования которой мог удержать Петербург от принятия радикальных шагов. В Вене не осталось незамеченным смягчение позиции Лондона в отношении ее балканской политики. Франц Иосиф в разговоре с Картрайтом отмечал сдержанный тон британской прессы во время балканского кризиса 1912–1913 гг.[1014], а Берхтольд в своей речи перед венгерскими делегатами охарактеризовал положение Англии на международной арене как «связующее звено между двумя Союзами»[1015]. Продемонстрированное Лондоном после Балканских войн стремление дистанцироваться от проблем региона укрепляло в австро-венгерских правящих кругах надежду на британское невмешательство в случае возникновения войны на полуострове.
Убийство Франца Фердинанда послужило Вене сигналом к действию. Затягивать с выступлением против Сербии, на ее взгляд, было опасно. От австро-венгерских дипломатов в балканских столицах стекалась информация о катастрофическом падении влияния Двуединой монархии в регионе. В Бухаресте, по сообщениям австро-венгерского посланника в Румынии О. фон Чернина, «все без исключения полагали, что монархия стоит на пороге заката и распада»; представители России и Франции убеждали румын «покинуть тонущий корабль, пока не поздно». Австро-венгерский дипломат не сомневался в том, что Париж и Петербург работали над созданием нового Балканского союза с целью завершить окружение Монархии и сокрушить ее[1016]. В свете этого расправа над Сербией позволила бы Австро-Венгрии не только урегулировать югославянский вопрос в рамках империи, но и утвердить свои лидирующие позиции в новой подсистеме: разгром соседнего славянского королевства мог вызвать так называемый «эффект победителя», т. е. переход остальных балканских государств на сторону Центральных держав[1017].