В поисках равновесия. Великобритания и «балканский лабиринт», 1903–1914 гг.

В качестве одной из причин повышенного интереса британской общественности к Восточному вопросу можно назвать живое участие, проявленное к этой проблеме видными деятелями науки и культуры. Так, в период Восточного кризиса 1875–1878 гг. в защиту балканских христиан единым фронтом выступили многие известные историки: Э. Фримэн, У. Леки, Дж. Сили, Т. Карлейль, А. Эванс[267]. В Британии функционировали различные просветительские и благотворительные организации: Ассоциация Восточного вопроса[268] (ее казначеем был поэт и художник У. Моррис), Байроновское общество.

На балканские языки переводились работы британских авторов, посвященные Восточному вопросу. В частности, особую популярность снискал памфлет Гладстона «Болгарские ужасы»[269]. Естественно, все это способствовало росту популярности Англии среди народов региона.

Однако радикалы не ограничивались только просветительской и издательской деятельностью. Они, как уже упоминалось, неоднократно посещали Балканский полуостров, контактировали с местной политической и интеллектуальной элитой. В качестве яркого примера можно привести специального корреспондента «Таймс» в Болгарии Дж. Ваучера. «На Ближнем Востоке Ваучера считали самой авторитетной фигурой: с ним советовались короли и министры, силой своего талантливого пера он мог влиять на европейское общественное мнение и даже контролировать его», – отмечала биограф Ваучера леди Гроган[270].

Кроме того, в пострадавшие балканские провинции направлялись благотворительные миссии, как, например, Фонд помощи беженцам и сиротам из Боснии и Герцеговины, созданный в конце 1875 – начале 1876 г.[271] В последующем такие мероприятия станут одной из отличительных черт деятельности британских радикалов в регионе.

На фоне общего роста интереса английской общественности к Балканам, установившихся связей радикалов с местной элитой, а также их непосредственных контактов с населением наблюдалось падение активности британской дипломатии в самой Турции[272]. Отчасти это свидетельствовало о том, что стрелка на внешнеполитическом компасе Лондона, колеблясь, начинала задавать новое направление.

Чиновников Форин Оффис отличало двойственное отношение к стремлению общественного мнения и неправительственных организаций влиять на внешнюю политику государства. Хотя профессиональные дипломаты, по словам английского историка К. Роббинса, с настороженностью взирали на проекты «так называемых экспертов по различным балканским государствам»[273], Уайтхолл никогда не дистанцировался от неофициальных кругов, используя их позицию для обоснования перед иностранными дипломатами своего собственного курса. В зависимости от обстоятельств Форин Оффис сознательно завышал роль общественного мнения в процессе принятия внешнеполитических решений. Например, лорд Солсбери отказался в 1895 и 1896 гг. гарантировать защиту Константинополя от вторжения России, ссылаясь на то, что английский народ не пойдет воевать в интересах султана, устроившего кровавую резню армян[274]. Британскими дипломатами также не осталась не замеченной такая особенность общественного мнения, как способность внедрять предписания, нормы, представления, по меткому выражению немецкого исследователя Э. Ноэль-Нойман, «не обременяя этой работой правительство»[275].

Таким образом, в британских общественно-политических и дипломатических кругах существовали различные точки зрения на пути и методы проведения ближневосточной политики. На практике внешнеполитический курс Англии в Восточном вопросе осуществлялся лицами, которых объединял так называемый «официальный стиль мышления» («official mind»)[276]. В системе их приоритетов центральное место занимала проблема поддержания Британской империи в Азии и обеспечения безопасности коммуникаций между метрополией и колониями. Именно эти факторы детерминировали их политику в отношении Балкан, которые могли быть использованы враждебной державой как плацдарм для проникновения на Ближний Восток. И если англ о-русское соперничество в регионе предполагало сохранение целостности Османской империи (в устах английских дипломатов интерпретация этого понятия была очень конъюнктурна), то германская угроза, напротив, требовала ревизии этого подхода. Ведь Германия, в отличие от России, поддерживавшей национально-освободительные движения балканских христиан, делала ставку на консолидацию Османской империи, что, разумеется, вызывало благосклонное отношение Порты к Берлину.