В поисках равновесия. Великобритания и «балканский лабиринт», 1903–1914 гг.

Комитет пришел к заключению, что «поддержание статус-кво в отношении Константинополя не является первостепенным морским или военным интересом этой страны». Признавалось, что оккупация Россией города на Босфоре предоставит ей определенные преимущества и будет сопряжена с некоторыми трудностями для Англии, которые, однако, «не носят судьбоносного характера, как иногда утверждалось»[284]. Комитетом было отвергнуто предложение посла в Турции Н. О’Конора об отправке 5000 солдат с целью оккупации Галлиполи как ответной меры на возможные попытки России захватить Константинополь. Такая позиция КИО была продиктована ограниченностью людских ресурсов британских военно-морских баз в Средиземноморье: гарнизоны Гибралтара, Мальты и Египта не могли выделить запрашиваемое количество военнослужащих, тем более что 5000 человек было недостаточно для подобной операции[285]. Кроме того, указывались проблемы, с которыми столкнулась бы Россия в случае успеха ее замыслов: большие потери флота при захвате Босфора и необходимость превращения Константинополя в военно-морскую базу (если она хотела стать средиземноморской державой)[286].

Британия, как отмечалось на заседании КИО, не собиралась действовать в одностороннем порядке в вопросе защиты Константинополя, поскольку эта проблема, на взгляд английских военных, представляла первостепенный интерес прежде всего для Турции, а затем для Европы[287]. Фактически Лондон слагал с себя свои традиционные обязательства. Проецирование этого решения на ситуацию в Балканском регионе допускало дестабилизацию обстановки на полуострове и отказ от поддержания там статус-кво. В результате в балканской политике Лондона произошло смещение приоритетов с общесистемного уровня до регионального, что обусловило усиление интереса Форин Оффис к внутрибалканским процессам, главным образом к проблеме Македонии.

В начале XX в. македонский вопрос, в основе которого лежал целый набор противоречий как внутреннего, так и внешнего характера, превратился в одну из наиболее острых проблем международных отношений на Балканах. Большинство исследователей связывают его зарождение с пересмотром Сан-Стефанского прелиминарного договора, предусматривавшего вхождение Македонии в состав «большой» Болгарии и последующее возвращение этой провинции под власть султана (статья 23 Берлинского трактата). Сразу отметим, что название «Македония» являлось условным и употреблялось для обозначения территории, разнородной по этническому и религиозному составу проживавшего на ней населения. Македония состояла из трех вилайетов: Косовского, Монастирского и Салоникского. Однако ни для одного из них не было характерно компактное расселение какой-либо одной народности[288]. Такая неопределенность провоцировала столкновения между представителями различных этноконфессиональных групп, чего, собственно, и добивалась Порта, стремясь сохранить за собой эти европейские провинции. Ситуация усугублялась тем, что Македония была «яблоком раздора» для молодых балканских государств, которые претендовали на районы, населенные их собратьями по вере и крови.

Подавляющую массу населения Македонии составляли крестьяне, мыслившие традиционными категориями и замкнутые в собственной общине. Они в первую очередь идентифицировали себя как христиане[289]. В таких условиях самоотождествление жителей трех вилайетов с какой-либо из ветвей Православной церкви (греческой, болгарской, сербской) расценивалось соседними государствами и дипломатическими представителями великих держав как знак их национальной принадлежности[290]. Разгорелась ожесточенная борьба между сторонниками Болгарской церкви и Константинопольской патриархии (позже в это противостояние включились сербы) за привлечение на свою сторону македонских христиан. По наблюдениям современников, наибольших успехов в этом направлении достигла Болгария. С учреждением в 1872 г. Экзархата болгары начали свободно открывать на территории Македонии свои церкви и привлекать на свою сторону десятки тысяч славян-патриархистов (т. е. принадлежавших ранее к Греческой церкви). Последние, как отмечали русские консулы, «с радостью принимали схизму и называли себя болгарами», чтобы слушать богослужение на понятном им языке[291]. Одним из эффективных инструментов укрепления позиций болгарского элемента в Македонии являлась энергичная пропагандистская и просветительская деятельность болгарских учителей.

Отличительной чертой политической атмосферы македонских вилайетов начала XX в. являлось функционирование в них разнообразных подпольных формирований. Особой активностью отличались проболгарские организации – Внутренняя македонско-одринская революционная организация (ВМОРО) и Верховный македонский комитет (ВМК).