В поисках равновесия. Великобритания и «балканский лабиринт», 1903–1914 гг.

Поскольку государственные деятели, выражавшие «официальную точку зрения», не составляли изолированной, замкнутой группы, то всегда существовал диалог и обмен идеями между теми, кто проводил внешнеполитический курс, и обществом, в данном случае радикальными кругами. Красноречивым доказательством этого факта может служить политика Солсбери в период Болгарского кризиса 1885–1886 гг., когда фактически им был взят на вооружение тезис радикалов о создании «пояса из христианских государств между Россией и Константинополем»[277]. Во время Ближневосточного кризиса 1895–1897 гг. позиции правительства и радикалов начали заметно сближаться. Так, Солсбери состоял в переписке с М. Макколем, тяготевшим по своим взглядам к радикалам. В своей знаменитой речи в январе 1897 г. перед палатой лордов британский премьер-министр заявил, что во время Крымской войны 1853–1856 гг. Англия «поставила деньги не на ту лошадь», когда отвергла предложение русского императора Николая I о разделе Османской империи на сферы влияния[278]. В свою очередь Макколь активно пропагандировал в прессе мысль о том, что усиление германского влияния на Ближнем Востоке, включая Балканы, представляло опасность для британских интересов в регионе[279].

Однако необходимо отметить еще одну важную деталь, когда речь идет о поиске Лондоном новых подходов к проведению ближневосточной политики. Если в Англии на концептуальном уровне этот процесс проходил относительно безболезненно, то на международной арене и, прежде всего, в самом регионе корректировка британского внешнеполитического курса воспринималась с настороженностью и, по оценкам некоторых английских наблюдателей, имела для их страны скорее негативные последствия. Как отмечал британский историк У. Миллер, Порта считала политику Лондона крайне непоследовательной (содействие грекам в 1820-х гг., поддержка Турции в войнах против России в 1853–1856 гг. и 1877–1878 гг., резкое осуждение османских властей за преследование армян в середине 1890-х гг.). Причем, по словам Миллера, свою позицию в отношении резни армянского населения британское правительство не подкрепляло конкретными действиями, что наталкивало турок на мысль о слабости Англии[280]. Естественно, такая ситуация была на руку Германии, которая заработала себе дополнительные «баллы» за счет британской критики султана. В самой Великобритании далеко не всеми одобрялся новый «поворот» в политике Форин Оффис[281].

Таким образом, к началу XX в. главная стратегическая цель Британии на Ближнем Востоке оставалась прежней (поддержание своего влияния в регионе), но вопрос о внешнеполитическом инструментарии ее реализации был открытым. Дальнейшие шаги Лондона во многом зависели, во-первых, от соотношения сил в Восточном Средиземноморье, во-вторых, от того, какой оборот примут события в Османской империи. Такая позиция вносила элемент импровизации в региональную политику Великобритании.

§ 2. «Локальный и незначительный, македонский вопрос стал главной проблемой европейской дипломатии» [282] : Илинденско-Преображенское восстание 1903 г. как международный кризис

В начале XX в. наблюдался всплеск активности революционных организаций на территории европейской Турции. Дезинтеграционные процессы в Османской империи поставили перед Форин Оффис ряд серьезных вопросов: об официальной реакции на кровавое подавление Портой повстанческого движения и в целом об англо-турецких отношениях, а также о путях взаимодействия Англии с другими великими державами в связи с дестабилизацией обстановки в балканских вилайетах.

Лондон формулировал ответы на эти вопросы в условиях модификации одной из базовых установок британской ближневосточной политики, заключавшейся в противодействии захвату Россией Константинополя. Уже в 90-е гг. XIX в. английское адмиралтейство начало отказываться от жесткого следования этому принципу. Расстановка сил, сложившаяся в Восточном Средиземноморье, оценивалась британскими военными как неблагоприятная: с одной стороны, турки не стремились модернизировать флот и фортификационные сооружения на Босфоре, с другой – прогнозировалось взаимодействие между русской и французской флотилиями в Средиземноморье[283]. Во многом под воздействием последнего обстоятельства в феврале 1903 г. на заседании Комитета имперской обороны было принято решение о нецелесообразности защиты Британией турецкой столицы.