В поисках равновесия. Великобритания и «балканский лабиринт», 1903–1914 гг.

Кроме того, Берлин не преминул воспользоваться трудностями турецкого правительства и еще крепче привязать к себе Османскую империю в военном отношении. В британской прессе фигурировала информация о том, что Порта заключила с фирмой «Крупп» контракт на поставку в Турцию 32 батарей скорострельной полевой артиллерии[337]. По данным французского политического аналитика А. Шерадама, османское правительство закупило 96 пушек у Круппа и 22 000 ружей у Маузера на общую сумму 900 000 турецких лир[338].

Формулируя свою позицию по ситуации в Македонии, Франция, прежде всего, исходила из общей расстановки сил на международной арене, где первостепенную важность для нее представляли два вопроса – союз с Россией и противостояние с Германией. Отношение Парижа к австро-русской Антанте отличалось двойственностью. С одной стороны, на Кэ д’Орсэ опасались возникновения тенденции к восстановлению Союза трех императоров на почве монархической солидарности и родственных уз, связывавших правителей России, Австро-Венгрии и Германии. С другой стороны, французские дипломаты полагали, что австро-русское сближение по балканскому вопросу уменьшало зависимость Двуединой монархии от Германии и, в конечном счете, способствовало изоляции последней[339]. Этот подход также нашел отражение в работах французских обозревателей того времени: австро-русский «пакт» 1897 г. оценивался как «более разумная и более оправданная концепция» политики России на Балканах[340]. Однако с точки зрения Франции, помимо европейского аспекта балканской проблемы, существовал еще и ближневосточный. Поскольку для Германии путь на Восток пролегал через Балканский полуостров, то Франция видела свою задачу в том, чтобы не допустить проникновения туда своего заклятого противника. Россия же, как констатировалось, вернув свое прежнее влияние среди местных народов, должна была содействовать реализации этого замысла, т. е. противостоять «тевтонскому натиску» на Ближний Восток. А для этого Петербургу требовалось активизировать свою политику на Балканах и занять более твердую позицию в отношении македонских реформ[341]. На страницах французской печати настойчиво мелькала мысль о необходимости введения европейского контроля в мятежных вилайетах[342].

И если для Франции гегемония Германии на Ближнем Востоке представлялась «злом» скорее на уровне геостратегических теорий и прогнозов, то для Великобритании это была реальная проблема, особенно после подтверждения султаном в апреле 1903 г. окончательной концессии на строительство Багдадской железной дороги. Внутриполитические же осложнения и кризисы объективно ослабляли Османскую империю и оттягивали ее силы и ресурсы от совместных германо-турецких проектов в азиатских провинциях. Именно в этом ключе Лондон рассматривал вопрос о нарастании центробежных тенденций на территории Турции. Особенно это касалось Балкан, поскольку отказ Англии от защиты Константинополя, как уже отмечалось, предполагал ее согласие на изменение статус-кво в регионе. Форин Оффис понимал, что Мюрцштегская программа реформ в Македонии была выгодна основным соперникам Великобритании на Ближнем Востоке (России и Германии): нормализация обстановки в европейских провинциях являлась лишь отсрочкой их стратегических замыслов. В случае успешного осуществления австро-русской схемы все вновь возвращалось бы на круги своя.

Из всех великих держав Англия наиболее жестко критиковала действия турецких властей в период Илинденско-Преображенского восстания 1903 г. Не дожидаясь обнародования австро-русского проекта реформ, британский министр иностранных дел Г. Лэнсдаун изложил собственное видение преобразований в балканских вилайетах султана. Во-первых, он требовал от Порты назначить в Македонию губернатора-христианина, не связанного ни с балканскими государствами, ни со странами, подписавшими Берлинский трактат, или, по крайней мере, прикрепить к губернатору-мусульманину европейских экспертов. Ведь любая программа реформ, как утверждал Лэнсдаун, была обречена на неудачу, если ее исполнение зависело от мусульманской администрации, полностью подчиненной турецкому правительству и неподконтрольной международному сообществу. Во-вторых, Лондон рекомендовал великим державам направить своих военных атташе в турецкие войска для оказания на них сдерживающего воздействия и получения достоверной информации непосредственно с места событий[343]. Лэнсдаун, как отмечал французский поверенный в делах в Лондоне Жофрэ, выступал за введение в Македонии автономии на принципах, схожих с административным устройством Ливана и Крита[344]. Фактически это было равнозначно ущемлению суверенных прав султана над балканскими провинциями.