В поисках равновесия. Великобритания и «балканский лабиринт», 1903–1914 гг.

Сложившаяся на 1903 г. расстановка сил в Балканском регионе предполагала два возможных пути реорганизации македонских территорий: либо их вхождение в состав сопредельного государства (наиболее вероятным претендентом на это была Болгария), либо их реформирование в соответствии с Мюрцштегской программой. Возможность претворения в жизнь первого варианта обусловливалась двумя обстоятельствами: степенью влияния Софии в Македонии и способностью Болгарии противостоять Турции. Что касается Мюрцштегской программы, то формально великие державы, подписываясь под австро-русской схемой реформ, высказывались за поддержание статус-кво на Ближнем Востоке. Однако различия в том, как руководство великих держав представляло себе стабильность на Балканах, предопределили противоречия и затяжные дискуссии при выработке конкретных мер. Нас же будет интересовать британская оценка этих двух вариантов реорганизации политического пространства европейской Турции и то, как Уайтхолл выстраивал свою тактическую линию на Балканах, исходя из обстановки в регионе и баланса сил на международной арене.

Лондон считал Болгарию «ключевым фактором развития политической ситуации на Балканах»[373]. Английские дипломаты и неофициальные круги, как им казалось, находили массу подтверждений того факта, что «Болгария и Македония были подобны сиамским близнецам: смерть одного влечет гибель другого»[374]. Так, антитурецкое движение в европейских вилайетах, как отмечал Дж. Бьюкенен, по своему национальному окрасу было болгарским[375]. На взгляд видного эксперта по Балканскому региону Г. Брэйлсфорда, болгары, в отличие от сербов, являлись «этнологами-практиками» и решали вопрос о национальной принадлежности славянского населения Македонии, пусть и грубыми методами, в свою пользу[376]. Делался вывод о преобладающем положении болгар в крае на основании того, что практически все македонские славяне, за исключением жителей северо-западных районов, говорили на болгарском диалекте[377]. Мы не беремся судить о верности этих суждений, но очевидно, что Форин Оффис их не отвергал. Так, Лэнсдаун в качестве одного из вариантов решения македонского вопроса называл вхождение мятежных вилайетов в состав Болгарии[378]. Княжество, которое и так было «самым многообещающим балканским государством»[379], в будущем могло превратиться в противовес политике Австро-Венгрии и России на Балканах.

В процессе разработки балканской стратегии Лондону постоянно приходилось учитывать специфику болгаро-турецких отношений, которые были предельно напряжены из-за неурегулированности македонской проблемы. В данном случае на позицию болгарского руководства и логику его поведения в македонском вопросе воздействовали внутриполитические факторы. В княжестве общепризнанной внешнеполитической программой провозглашалось «усиление Болгарии через присоединение Македонии»[380]. Болгария выступала в качестве своеобразной базы и главного спонсора македонских революционных комитетов. Действующие генералы болгарской армии участвовали в организации вооруженных отрядов на территории европейских вилайетов Турции[381].

Постоянным источником внутреннего давления на болгарское правительство было присутствие в княжестве огромного количества македонских эмигрантов, некоторые из которых занимали высокопоставленные государственные должности[382]. Болгарский князь Фердинанд Кобургский оказался в весьма затруднительном положении, поскольку, как замечал германский генеральный консул в Софии фон Белов-Рутцау, с одной стороны, вооруженный конфликт с Турцией был сопряжен с большим риском, с другой – князь опасался, что его примиренческий тон по отношению к Порте в конце концов будет стоить династии трона[383]. На момент Илинденско-Преображенского восстания популярность в стране Фердинанда Кобургского стремительно падала: крестьянство разочаровалось в политических партиях, а армия ратовала за скорейшее вторжение в Македонию[384]. На протяжении всего обозначенного периода война между Болгарией и Османской империей рассматривалась ведущими болгарскими политиками, например премьер-министром Д. Петковым, как неизбежная[385].