В поисках равновесия. Великобритания и «балканский лабиринт», 1903–1914 гг.

Реакция России на Майский переворот 1903 г. была сдержанно-выжидательной. Во-первых, заговорщики пролили кровь венценосных особ, что само по себе ранило чувство монархической солидарности. Во-вторых, русские дипломаты усматривали австро-венгерский «след» в организации заговора. По сообщению Чарыкова, Вена рассчитывала на то, что обычные при государственных переворотах беспорядки и замешательство могли на долгое время ослабить Сербию и задержать ее политическое и экономическое развитие[492]. В отличие от Дунайской монархии, русское правительство прямо осудило убийство королевской четы и обусловило возвращение посланника в Белград удалением заговорщиков из свиты Петра Карагеоргиевича.

Все же на тот момент для Вены и Петербурга взаимное сотрудничество оказалось важнее, чем существовавшие между ними противоречия, что проявилось в синхронности признания двумя правительствами нового монарха Сербии. В данном случае кандидатура Петра Карагеоргиевича оказалась компромиссной для обеих сторон. Примечательно, что царское правительство отклонило предложение радикалов избрать на сербский престол кого-либо из русских великих князей[493]. Дипломаты двух стран получали от министров иностранных дел инструкции выработать общую линию относительно политической обстановки в Сербии[494].

С осложнением ситуации на Дальнем Востоке и началом русско-японской войны вопрос о взаимодействии с Веной на Балканах, особенно относительно македонской проблемы стал для Петербурга принципиальным. Так, МИД России игнорировал жалобы сербов по поводу агрессивных действий Габсбургской монархии в Старой Сербии и рассматривал их как попытку Белграда внести раздор в отношения между двумя империями[495].

Что касается реакции Лондона на Майский переворот 1903 г., то в Великобритании белградские события подверглись самой резкой критике[496]. Англия последняя из великих держав восстановила дипломатические отношения с королевством. Основным условием, при котором английский посланник мог вернуться в сербскую столицу, было, по официальному заявлению правительства Британии, устранение организаторов заговора с главных государственных постов[497].

В сербской историографии достаточно детально освещены различные аспекты данного сюжета: негодование британского общественного мнения в связи с жестоким убийством Александра Обреновича, перипетии нормализации двусторонних отношений, участие в этом процессе неофициальных кругов[498]. Нам же важно, не вдаваясь в подробности осуждения английской общественностью майского заговора, понять, каким образом Форин Оффис связывал смену политического режима в Сербии с развитием ситуации на Балканах в целом и политикой там великих держав, прежде всего России и Австро-Венгрии.

Британские эксперты по данному региону отмечали, что политические убийства на Балканах являлись нормой, и в этом смысле белградская драма не была исключением. Подобные методы решения государственных проблем и вопросов передачи власти были результатом влияния турецкого господства на политическую культуру местных обществ[499]. Кроме того, авторитетные английские журналисты, как, например, обозреватель «Контэмпэрэри ревью» Э. Дж. Диллон, подчеркивали, что Александр Обренович действительно являлся посредственным и самовластным правителем, нарушавшим Конституцию, игнорировавшим основные права и свободы, незаконно преследовавшим своих политических оппонентов[500]. В донесениях британского посланника в Белграде Дж. Бонэма констатировалось, что последние три года правления Александра объективно давали массу поводов для недовольства[501]. Соответственно, напрашивается вопрос: почему Форин Оффис, принимая во внимание эти объективные факты, на протяжении довольно долгого времени отказывался признать новый режим в Сербии?