В поисках равновесия. Великобритания и «балканский лабиринт», 1903–1914 гг.

Примечательно, что, по утверждению сербских дипломатов (посланника в Лондоне Ч. Миятовича), Уайтхолл занял столь бескомпромиссную позицию относительно майского переворота именно под сильным давлением общественности[502]. Однако, на наш взгляд, Форин Оффис использовал ссылки на общественное мнение для обоснования своих собственных внешнеполитических решений, что, в общем, было его обычной практикой. В Лондоне не отвергали возможности того, что Вена и Петербург были определенным образом причастны к майским событиям в Белграде. Более того, согласованность их действий в связи с избранием Петра Карагеоргиевича сербским королем демонстрировала взаимопонимание между двумя империями[503]. Данное обстоятельство, по оценке британских наблюдателей, в очередной раз свидетельствовало о том, что «Россия и Австро-Венгрия самоуверенно претендовали на всеохватный контроль над Балканами»[504]. Переворот в Сербии и реакция на него Вены и Петербурга являлись, таким образом, доказательством жизнеспособности австро-русской Антанты, готовности двух правительств к сотрудничеству, что в очередной раз наталкивало английских дипломатов на мысль о возможном возрождении Союза трех императоров. С этой точки зрения, непризнание Лондоном нового режима в Сербии отчасти являлось противодействием Форин Оффис австро-русской политике в регионе.

Позицию Уайтхолла относительно Майского переворота также следует рассматривать в контексте доминировавшего на тот момент среди чиновников британского МИДа подхода к балканской политике. Лондон стремился проводить в регионе свою традиционную политику баланса сил, т. е. выступать в качестве арбитра по балканским вопросам и косвенно контролировать действия других великих держав. Весьма отчетливо подобная тактика, как мы видели, проявилась на примере македонской проблемы. В рамках данного подхода Форин Оффис не видел необходимости в незамедлительном восстановлении дипломатических отношений с Сербией, поскольку, с одной стороны, подобное состояние неопределенности позволяло ему оказывать давление на политику королевства, а с другой – давало английскому правительству возможность самому выбрать подходящий момент для отправки своего посланника в Белград, т. е. тогда, когда этого потребовали бы соображения силового равновесия. Англии, как полагал Лэнсдаун, не следовало «форсировать события»[505].

Среди причин, по которым Лондон не спешил нормализовать отношения с Сербией, надо также назвать внутриполитическую обстановку в королевстве. Британские корреспонденты на Балканах отмечали, что Петр Карагеоргиевич не пользовался поддержкой народа и его положение в стране было довольно шатким[506]. По сообщениям в «Таймс», в Сербии сложилась опасная ситуация, близкая к хаосу: все ведущие политические силы – армия, партии – конфликтовали друг с другом. Даже в рядах радикалов, наиболее массовой и популярной политической организации, отсутствовало единодушие[507]. Следовательно, в британских дипломатических кругах задавались вполне логичным вопросом: насколько целесообразным было со стороны Лондона признание нового режима в Сербии, если он был так неустойчив и, вероятно, недолговечен.

Однако постепенно взгляд Уайтхолла на роль Сербии в регионе эволюционировал, что во многом было обусловлено международной конъюнктурой и изменением расстановки сил на Балканском полуострове: ослаблением позиций России и все более агрессивной политикой Австро-Венгрии. Последняя, как писали английские обозреватели, рассчитывала распространить свою власть над Македонией[508]. Показательно, что анализ ситуации в регионе, представленный британскими журналистами, совпадал с оценкой положения дел на Балканах, содержавшейся во внутриведомственной переписке сербского МИДа. Ни военные круги, ни австро-венгерская общественность, по словам сербского посланника в Вене С. Груича, не верили в успех реформ и готовились к аннексии территорий, прилегавших к Митровице[509]. Двуединая монархия намеренно дестабилизировала ситуацию в Македонии и Старой Сербии, чтобы получить удобный повод для вмешательства[510]. Так, характеризуя взгляды сербских государственных деятелей относительно перспектив внешней политики королевства, германский посланник в Белграде фон Эккард отмечал, что все их заявления пронизаны «паническим страхом перед коварными планами Австро-Венгрии»[511].

В таких условиях Уайтхолл, с одной стороны, и сербское правительство – с другой, пришли к осознанию необходимости восстановления силового равновесия в регионе, а значит, и взаимного сотрудничества в данном направлении. Однако процесс нормализации англо-сербских отношений растянулся на три года и был сопряжен с рядом трудностей.