В поисках равновесия. Великобритания и «балканский лабиринт», 1903–1914 гг.

Подписание англо-русской конвенции 1907 г. о разграничении сфер влияния в Персии, Афганистане и Тибете не только открыло новую страницу в дипломатических отношениях России и Великобритании, но и оказало ощутимое влияние на расстановку сил в Европе и на Ближнем Востоке. Во-первых, оформление Тройственной Антанты свидетельствовало о дальнейшей поляризации существовавшей системы международных отношений[532]: теперь Центральным державам противостояла объединенная англо-франко-русская группировка. Во-вторых, перманентное англо-русское соперничество на Ближнем и Среднем Востоке воспринималось правящими кругами Османской империи как своеобразная гарантия ее существования. Взаимопонимание между Британией и Россией грозило поколебать выгодное для Порты соотношение сил в регионе. Балканская политика стала той сферой, где наиболее выпукло проявилась реакция австро-германского блока, с одной стороны, и Турции – с другой, на начавшееся англо-русское сближение.

Устранение традиционных англо-русских противоречий на Балканском полуострове, которые с течением времени теряли свою остроту и все больше переходили в разряд стереотипов, означало, что Центральные державы не могли более играть на них. Новая политическая конфигурация великих держав ставила в невыгодное положение прежде всего Дунайскую монархию, которая утрачивала преимущества на Балканах, предоставленные ей ослаблением России из-за войны с Японией и революции 1905–1907 гг. На Балльплац негативно оценивалось влияние Англии на политику России в македонском вопросе, поскольку Петербург, ощущая негласную британскую поддержку, был менее склонен идти в ущерб себе на компромиссы с Веной. Что касается Берлина, то с установлением англо-русского взаимопонимания по балканским проблемам он лишался важного рычага давления на русское правительство, которое перестало опасаться враждебных акций в регионе со стороны Британии, а значит, нуждаться в благосклонном отношении Германии.

В новых реалиях Австро-Венгрия, как было показано ранее, изменила свою тактику: фактически отказываясь от проведения реформ в Македонии, она рассчитывала получить политические дивиденды от поддержки Турции. Султан откликнулся на новую тенденцию австро-венгерской политики изданием ираде (указа) о предоставлении Двуединой монархии концессии на строительство Санджакской железной дороги. По мнению английских послов в Турции и Австро-Венгрии, соглашение между Константинополем и Веной было заключено при непосредственном содействии Берлина[533]. Форин Оффис весьма настороженно отреагировал на эту новость. По заявлению Э. Грея, Эренталь «играл не по правилам»: в обход всех договоренностей он получил от Порты разрешение на сооружение железной дороги через Нови-Пазарский санджак в обмен на блокирование судебной реформы[534].

Первый проект Санджакской железной дороги был разработан еще в 1900 г.[535], но Вена, в тот момент считавшая приоритетом поддержание австро-русской Антанты на Балканах, предпочла от него временно отказаться. Замысел австро-венгерского руководства состоял в том, чтобы соединить Боснийскую железную дорогу, проходившую через Сараево, с линией Митровица-Салоники, а для этого необходимо было проложить железнодорожные пути через Нови-Пазарский санджак.

Форин Оффис придавал большое значение стратегическому аспекту предполагаемой железнодорожной магистрали. Как отмечал в своем меморандуме второй секретарь английского посольства в Вене Дж. Д. Грегори, в случае успешной реализации австро-венгерского проекта получилась бы непрерывная линия, соединяющая север Европы (вероятно, Германию) через Македонию с Эгейским морем и далее с портами Восточного Средиземноморья, а в конце концов, с Египтом и Индией. С экономической точки зрения македонская железная дорога, по мнению Дж. Д. Грегори, открывала Германии непосредственный доступ к ресурсам Месопотамии и Малой Азии[536]. Конечно, выводы, к которым пришел британский дипломат, кажутся сильно утрированными, но все же в них был зафиксирован важный тренд – восприятие Лондоном любых действий австро-германского блока, целью которых являлось продвижение на восток, как представлявших угрозу для британских интересов. Руководители Форин Оффис были склонны солидаризироваться во мнении с русской прессой, которая называла конечной целью плана Берлина и Вены «германизацию Ближнего Востока»[537]. Причем британские опасения по поводу Санджакской дороги не остались незамеченными проосманскими изданиями, печатавшимися в Европе. Так, в газете «Л’Орьен» отмечалось беспокойство Англии в связи с сооружением «германской железнодорожной линии, которая, пересекая Европу, а затем Малую Азию, достигнет Персидского залива»[538]. Дарование Центральным державам стратегически важных железнодорожных концессий использовалось султаном как орудие для отпора державам Антанты, в частности России и Англии, прессинговавшим его в вопросе македонских реформ.