В поисках священного. Паломничество по святым землям

Повсюду сновали люди, плотными рядами они кружили вокруг станции. На груди одного мужчины красовался значок «Знаменитый ученый хиромант». На земле, раскинув руки, лежал человек с такими толстыми ногами, что они походили скорее на большие надувные мячи. Вдоль улиц располагались плотные ряды магазинов, причем по крайней мере десять лавок, стоящих друг за другом, торговали одними и теми же товарами. Первые прилавки заполняли метизы, потом канцтовары, за ними следовали магазины одежды и многие другие. Этот растрепанный внешний мир был совсем не похож на то, что я видел в аэропорту, где царили чиновники с аккуратными прическами, английский акцент и совиные маски официозной невозмутимости на лицах.

Я шел по улицам мимо театров, в которых билеты были раскуплены на три недели вперед, мимо лавок с йогуртовыми коктейлями, разлитыми по открытым сосудам, над которыми обильно кружили мухи. Я тут же вспомнил, что мухи вились и над человеком с раздутыми ногами, лежащим у станции. Всюду сновали люди с джутовыми мешками за спиной. Рикши улыбались беззубыми ртами, сквозь картонный фасад действительности просвечивало гниение.

Внезапно я увидел нечто такое, что заставило меня остановиться. Из глубины уличной суеты, словно из преисподней, в облаке пыли возникла рука, замотанная в черную ткань, и поманила меня к себе. Рука была такой иссохшей, что напоминала скорее спичку, чем человеческую конечность. Очевидно, эта рука, с раскрытой в просящем жесте ладонью, принадлежала женщине. Ее голодающий образ символизировал собой весь третий мир. Мне стало тошно и даже стыдно за то, что я принадлежал к другой, сытой культуре. Я решил, что она подзывает именно меня.

Я купил у уличного торговца дюжину чапати, развернул их и положил рядом с лежавшей посреди улицы женщиной. Ко мне тут же подбежала стайка мальчишек с босыми, черными как уголь ногами. Они были одеты в лохмотья и жалобно тянули ко мне свои руки, крича наперебой «Сахиб, сахиб!» Я ускорил шаг, но они не отставали.

Это было уже слишком. Быстро свернув в ближайший переулок, я побежал, но тут же натолкнулся на группу обнаженных наполовину молодых людей, неистово поднимавших тяжести. Они качали пресс и мускулатуру, стоя перед большим зеркалом. Право, Бомбей казался настоящим цирком, где в каждом закоулке можно было увидеть отдельное представление. Эти культуристы поинтересовались, не хочу ли я побороться с ними на руках, но я скользнул мимо. Кухонные плиты, которые топят навозом, чадили дымом. Из труб, расположенных вдоль стен, стекала моча, и ее запах смешивался с запахом костра. Повозки и авто проносились друг за другом, а водители хитро улыбались. Мне было интересно, сколько еще продержится этот город – столица почтовых махинаций и тысячи и одного ада.

Но каким-то невероятным образом этот город всегда прочно стоял на земле и был настоящим чудом Индии, непостижимым аристотелевской логике. В этих изуродованных хаосом землях все же ощущалось некое мифическое измерение, в котором все оставалось навеки неизменным.

Начинало темнеть, а я так и не нашел, где остановиться. Цены на номера в приличных отелях сильно подскочили из-за большого притока богатых арабских шейхов, а номера в дешевых отелях могли кого угодно повергнуть в дикий ужас. Я решил не думать обо всем этом и направился в небольшой ресторанчик недалеко от вокзала. Всего за шестьдесят три цента мне протянули гигантскую тарелку, наполненную приправленными карри овощами, чапати, рисом и пряными индийскими огурчиками. Над кассой висела крупная фотография Бхагавана Нитьянанды, великого авадхуты, святого, отказавшегося от материального мира и оставившего себе лишь легкую набедренную повязку. На стенах ресторана висело много фотографий с изображениями разных гуру. Есть ли где-то на земле еще места, где можно встретить столько изображений святых и гуру на стенах? Я трапезничал и думал о своих учителях.

На следующий день мне предстоит продолжить путешествие, и кто знает, может, я снова встречу их. Конечно, у меня уже не было тех ожиданий, которые однажды подвигли меня отправиться в глубь континента в поисках даршана, то есть встречи со святыми. Но я испытывал уважение к этим людям за то, что они жили в согласии со своей верой, и это наделяло их великой силой, которой они делились с каждым, кто искал что-то в этой жизни.

И вообще, я сильно привязался ко всему этому, и даже географический фактор, каким бы внушительным он ни был, не мог разорвать эти прочные отношения. Во время живой передачи знания возникает таинственная, неразрывная связь, которая не имеет ничего общего с привязанностью или зависимостью, она остается ощутимой всегда, где бы ты ни находился – в храме или в ванной комнате, ты всегда ощущаешь ее зов. Но, как и все в этом мире, даже эта связь может исказиться в кривом зеркале ума и его понятий. Как бы сильно я ни любил Индию со всем ее безумием и духовностью, я чувствовал, что должен вернуться сюда еще раз, чтобы восстановить утраченные фрагменты своей жизни.