В полдень на солнечной стороне

- Ну спас ты меня. Подумаешь! С другим тоже так поступил бы. Я понимаю! Но ты переживал, какая я. И знаешь, может, нехорошо, но я признаюсь, почему там в губы мёртвого лётчика целовала, не из-за того только, что он погиб, а из-за тебя тоже. За то, что ты меня спас, когда мы вместе тонули, а я на тебе повисла и вниз тянула.

- Ну я это не помню, чтобы висла.

- Мне неинтересно, что ты запомнил. Я говорю то, что я помню, - капризно сказала Соня и приказала: - Ты молчи и слушай.

И вдруг, опустив глаза, произнесла вполголоса:

- У меня отец тоже вот притворялся всегда сердитым. А он очень хороший, добрый был, ему всегда некогда, а он - приду с улицы зимой озябшая, разденет меня и ноги мне маминым одеколоном трет, чтобы не простудилась. Одеяло на батарее согреет, и потом всю меня закутает, и по комнате носит, словно я совсем маленькая. Носит и ругает за то, что я в маминых валенках стеснялась в школу ходить, а своих у меня не было. И он знал, почему я не просила его купить мне валенки. Папа деньги на всякие радиодетали тратил. Он изобретатель был.

Петухов сказал:

- Мой тоже по этой линии любитель, у него штук двадцать дипломов по рацпредложениям, почти в каждую получку - премия.

- Он кто, инженер?

- Нет, так, любитель, - сказал Петухов и почему-то нехотя признался: - Рабочий в мартеновском цеху. Но он всякий лишний ручной труд не признавал, ну и выдумывал приспособления, чтобы легче работать. - Заторопился: - Это неправда, что рабочим нравится только вкалывать. Настоящий квалифицированный всегда старается такое придумать, чтоб работать легче, чтобы ума технике прибавить, а не просто норму гнать.

- Опять ты меня перебил, -досадливо поморщилась Соня. - Я про своего отца тебе сказала, чтобы ты понял, какое у меня к тебе чувство хорошее было, когда ты меня всю вытер от грязи, одел. Помнишь, я сама не могла сразу одеться? И такое у тебя при этом лицо было, что мне плакать хотелось, не оттого, что вся застыла, а оттого, что ты такой добрый и хороший. Понял?

- Никакой я не добрый, - нахмурился Петухов, - и вовсе не хороший. Думаешь, так вот просто было на тебя, когда ты без всего, глядеть? Неправильно я на тебя тогда уставился, ну и разозлился.

- На меня?

- На себя, на кого же ещё!

- И всю дорогу злился?

- Нет, потом просто устал, тащил, и всё - ничего уже ни про тебя, ни про себя не думал.

- А в губы зачем дул, когда я обеспамятела?

- Обалдел. Надо бы искусственное дыхание, все равно как утопленнику, и для согревания тоже. Но сам ослабел, чтобы твоими руками ещё махать. - Спохватился: - А если ты без памяти, откуда знала, что я дул?

- Все равно как во сне все чувствовала.

- Ну тогда ничего, лишь бы не притворялась. Да и не могла притворяться, я сердце твоё слушал, шевелилось еле-еле.

- Сквозь гимнастёрку слушал?

- Не помню, - сказал Петухов. - Да и какое это имеет значение? Выжила - и точка.

- А потом как ты обо мне думал?

- Когда потом? В отряде, что ли?

- Нет, вернувшись в часть. Только по-честному, - потребовала Соня.

- Ну вот ещё, - смутился Петухов, - что я, обязан тебе исповедоваться?

- Обязан, - твёрдо заявила Соня. - Если ты боишься, так я сама скажу про тебя всё.

- Ну зачем же ты! Пожалуйста, я не скрываюсь. Верно, переживал, думал - увижу снова или не увижу. Не для чего-нибудь, а просто так. Ну и выдумывал всякое такое, чтобы красиво с тобой встретиться. Получилось вот, - обвёл себя руками, - весь вывалянный в глине, бревнами зашибленный, в шишках, синяках. И хоть бы в бою, а то так, от случайного попадания завалило, как крота в норе.

- Ну это и так видно, - перебила Соня. - Мыслить ты же можешь нормально.

- Сотрясение мозга не получил. Хорошо, каска выручила.

- Говори прямо, рад, что я пришла?

- Ну, всё-таки рад.

- Почему «всё-таки»?

- Хоть вид у меня хреновый, но ты не придаёшь этому особого значения. Поэтому «всё-таки»...

- Но ты понимаешь? Я тебя хотела видеть, я сама хотела. И хотела тебе сразу всё сказать, как хотела и хочу, чтобы ты был таким, о каком я все время думала.

- Откуда я знаю, что ты обо мне придумала, разве отгадаешь?

- Если человека любят, то в нём всё отгадывают, всё, - решительно объявила Соня.

- Это как в «Анне Карениной» Левин с Нити по буквам все отгадали, - усмехнулся Петухов. - Читал, помню. Но сейчас обстановка другая, война, а до мира ещё воевать и воевать. И нужно себя только на это нацеливать, а ни на что другое...

- Неправда, - сказала Соня. - Воевать можно и за то, чтобы сбылось самое лучшее, чего ты и себе хочешь. - И добавила не совсем уверенно: - И другому тоже. - Спросила. - Ты о после войны мечтаешь?

- А как же! Мать и сестренка ... Конечно, я им сейчас помогаю своим аттестатом. Но для них главное, что я пока живой.

- - И для меня главное - ты, - сказала Соня, встала и произнесла твёрдо: - Запомни, что я сейчас сказала, может, это я на всю жизнь так решила. - Пообещала: - Я ещё к тебе приду и буду приходить, понял?

17

Петухова зачислили в команду выздоравливающих, и не столько по состоянию здоровья, сколько по настоянию Пугачёва, который заявил: