В полдень на солнечной стороне

Несколько тяжёлых, почти одновременных ударов звонко хрустящих в разрыве снарядов глухо и гулко сотрясли землянку. Пугачёв поспешно прикрыл керосиновую лампу с розовым абажуром каской, сказал досадливо:

- Вот вам, пожалуйста. Собрались, как в мирное время, по душам, дружески потрепаться, а он стучит, хамлюга.

Вышел наружу и там спросил у часового:

- Что это у тебя, Ермилов, за шум?

- Всё нормально, товарищ майор. Кидает помаленьку - щупает.

- Воздух как?

- А чего воздух? Это ему не сорок первый: только забурчит, сразу наши кидаются. - И солдат произнёс задумчиво: - Говорят, за каждый сбитый по тыще платят, а много ли на неё купишь? И все равно в фонд обороны обратно сдают. Разве за такое деньгами возьмёшь?

- Настроение как? - барственно осведомился Пугачёв.

- Какое ещё может быть настроение, если нам войны нет, надо кончить её, добить бы - и домой. А то пришёл инженерный начальник и ну втыкать. Траншеи недостаточно солидно укрепленные, накаты велел прибавить, даже сортиры и те ему не понравились, мол, выгребные ямы недостаточно заглубленные. Ну ему один боец в шутку: «Желаю на их земле этим делом заниматься, а не на своей». Тот его по команде «Смирно» и вытянул. Конечно, шутка шуткой, но за ней озорство. Мы же не только солдаты, а представители.

- Представители?

- Ну ясно, представители самих себя и государства, значит, нечего из себя некультурных строить. Все аккуратно исправили, товарищ майор, как положено.

- Агитатора слушали?

- А как же, сначала он нас агитировал, а потом мы его.

- Не подготовился к беседе, что ли?

- Зачем, все доложил наизусть, как в газете. Ну потом, понятно, разговор. Он нам, мы ему.

- Про что толковали?

- Про пустяковину домашнюю, про своё семейство. Ребята без отца растут, разве жена одна втолкует всё, что надо? Без отцовского авторитета не справится. Вернемся, дел по горло, а у кого и семьи поломаны, а у кого совсем отцов нет. Конечно, было, на пустом месте все заново отстраивали, как, скажем, после гражданской или взять ту же первую пятилетку. Сам грабарем на Магнитке землю тыщами пудов перетаскал. Но сейчас желательно народишко не только победой обрадовать, а побыстрее жизнь отладить, ну вот ребята и беспокоятся, чтобы каждый по своему делу за войну не разучился. Боевую технику нам все новую кидают, понимающие тревожатся - вот тапки хотя бы, по сварному делу широко у нас шагнули, по крупногабаритному литью тоже, говорят даже, что на автоматы нековочные детали идут, а режут из фасонного проката. Это же подумать надо!

   — А ты сам кто?

   — Токарь. Чего ж тут спрашивать? Но я, только пусть к станку допустят,. фронтовую норму им выдам. Будьте уверены! Сейчас, конечно, скорости в чести. Ничего, разберемся, на чем они там выезжают в передовые ударники.

   — Выходит, ещё до Берлина не дошли, а тебя всего уже к дому повернуло.

   — А я от него никогда и не отворачивался. Дойду и вернусь. Это когда он нас гнал, каждый обратный шаг словно сердцем приминал к земле, за жизнь неохота было держаться. А теперь в ногах бодрость, азарт, как все равно весной по льдинам на другой берег перебежать: знаешь - дома ждут, и нет страха.

   — Ну ладно, - сказал Пугачёв, - а ты чего, Ермилов, награды не носишь? Вид как всё равно у пополненца, ничего на тебе уважительного нет.

   — А я для дома сберегаю, чтобы металл не потускнел, ленты не выцвели. Чтобы при полном параде всему своему семейству доложиться, во всем новеньком, чистеньком, словно весь я в прозрачную бумагу обернутый, а насчёт уважительности мой обычай простой - увидят и бою и зауважают фактически.

Пугачёв вернулся в землянку. Конюхов, накрывшись шинелью, сидел на топчане. А Петухов горячо говорил Лебедеву:

   — Вы не правы, я думаю, когда очень сильно любят человека, могут даже самоотверженно отказаться от .любви к этому человеку ради любви к нему. Ведь бывает так, бывает.

   — Это вам Красовская подробно внушила, - болезненно морщась, произнёс Лебедев. - Она, кажется, подруга Кошелевой и через вас пытается подобные мысли мне внушить. Но я её нуждаюсь в таких логических построениях.

   — Это не логика, это правда! - воскликнул Петухов.

   — Ну вот что, тут уже допускают вольности, противопоставляя правду логике. Логика - это путь к истине, а истина - правда.

Пугачёв прислушался, сказал недовольно:

   — Пошли формулировки, ещё диамата не хватало. - Сел на койку и стал бесцеремонно снимать сапоги.

Из землянки Конюхов вышел вместе с Петуховым. Небо было чистым, светлым, многозвёздным.

Разрытая окопами земля обдала густым запахом пахоты, который не могла заглушить химическая вонь недавних разрывов снарядов.

21

Конюхов страшился быть убитым, безразлично как. Петухов же, например, полагал, что уж если накрыться, то красиво - от пули, а не быть ужасающе растерзанным осколками, н то эти соображения приходили к нему только при мысли о Соне, а вот Конюхов просто хотел жить и быть всегда с людьми.