Лебедев сильным движением руки отодвинул от себя тарелку с закусками, сказал сипло:
- Разрешите мне несколько слов из своей практики. Прежде всего - если говорить о какой-либо нашей силе, превосходящей противника, то кроме количества стволов и прочей боевой техники нам следует исходить из главного. Из идейного, морального, нравственного превосходства советского человека. Грош цена тому командиру, который в слагаемых учитывает лишь соотношение боевых средств, а не духовных.
- Вы что же, из разведотдела уже в политотдел перекочевали? - осведомился ехидно Пугачёв.
- Я коммунист, - сухо сказал Лебедев. - Род войск, как и род деятельности, - это только сфера применения моих убеждений. Так вот, при всех обстоятельствах люди для нас - главное. И когда в тяжёлом бою с лучшей стороны проявляет себя подразделение, которое до этого считалось не из лучших, - это тройная победа. И для нас, коммунистов, более значительная, чем победа подразделения, в котором подобраны хорошо обстрелянные, опытные фронтовики.
- Что-то в сводках подобное не отмечают, - заметил Пугачёв.
- Зато коммунисты армии это отмечают, и очень высоко, - сказал Конюхов, - как результат влияния коммунистов, как самое священное дело партийцев.
- А я вам кто? Беспартийный, что ли? - возмутился Пугачёв. - Сказано: брать пример с передовиков! Вот мой батальон считается отличным! По-вашему, чтобы довоспитывать всяких, я должен в середняки записаться! Как трудное задание - кому? Пугачёву! И не было такого случая, чтобы мы не выполнили. Но вот Конюхову охота на политсборах воспитательной работой козырять, ему факты от нас требуются. А наш главный факт: получили приказ - выполнили! И никто не усомнится, что мы выполним!
- Но вы знаете, что среди наиболее отличившихся солдат у вас - коммунисты. И партийно-комсомольская прослойка у вас очень высокая.
- У меня порядок! - с гордостью объявил Пугачёв. - Как высоко показал себя в бою - в партию. Глядели «дела»? Сам скольким лично рекомендацию давал.
- Вот-вот, - сказал почему-то грустно Конюхов, - у него главная опора - коммунисты, в них сила. А он им не верит.
- То есть как это не верю? - с силой стукнул кулаком по столу Пугачёв. - Ты это брось, говори, но не заговаривайся.
- Повторяю, не веришь, а если б верил, то не боялся бы, что боевая сила батальона ослабеет, если в него зачислят пополненцев из освобождённых районов. По логике так.
И Конюхов пожал плечами.
Пугачёв смутился, свял, произнёс извиняющимся тоном:
- Ну, тут ты меня поймал. Даже не поймал, а пригвоздил на месте.
Махнул рукой, заявил, будто решаясь на отчаянный самоотверженный поступок:
- Ладно, присылай, возьму. Твой верх, твоя правда. Ребята у меня всемогущие. И этих переварят.
- Да разве в этом дело? - сказал кротко Конюхов. - Важно, чтобы мы все и вчера, и сегодня, и завтра, особенно завтра, были озабочены, каких людей мы вернем стране, лучше или хуже, чем они были, выросли они по человеческим своим качествам в армии или нет.
Они же должны быть не только героями войны в глазах всех людей, а именно потому, что их всех будут видеть как героев, каждый их помысел, поступок, высказанная мысль, слова их будут иметь особое влияние на тех, кто нуждается в таком влиянии. Да кто в нём не нуждается! И мы, армейцы, вчера, сегодня несем ответственность и особенно завтра будем нести, какие придут из армии люди и как они будут влиять на всех людей в самом трудном и безотложном, чтобы люди стали лучше после всех бед, горестей, потерь, отчаяния, невзгод в тех трудностях, которые ещё одолевать и одолевать.
Петухов спросил восторженно:
- Товарищ Конюхов! Можно, я за вас сейчас выпью?
- Во! - воскликнул Пугачёв. - Одного уже впечатлил до самых печёнок. - Потом смущённо добавил: - Если не возражаешь, я тоже за тебя приму, хоть ты меня и общипал, как цыпленка.