В полдень на солнечной стороне

- Ну зачем ёрничаешь! Сам знаешь, коммунисты в этих странах, антифашисты - основа сил Сопротивления, вот кому народ верит и доверит свою судьбу. Значит, свершатся революции. А для советского человека народная революция - это такое же священное, как Родина.

- Ну ладно, по этой линии воодушевляй, не возражаю, - снисходительно согласился Пугачёв. - Но вот зачем всем внушаешь, что каждая личность нечто такое исключительное?

- Во-первых, по этому самому, о чём сейчас говорил, а во-вторых, мы недавно из всех частей отчислили - и у тебя тоже - значительный контингент на восстановительные работы в Донбасс и в другие разрушенные фашистами индустриальные центры.

- Обобрали, - хмуро сказал Пугачёв. - Лучших забрали. - Бросил зло: - С вами навоюешь!

- В подразделениях иначе рассуждали. Солдаты в этом увидели самый реальный признак близкой победы - раз. То, что страна такую силу набрала, что уже теперь занята тем, чтоб мирную жизнь налаживать, - два. И главное - верят они в возросшую силу армии, и поэтому каждый боец на себя принял обязательства - за ушедшего на восстановительные работы товарища в бою за двоих себя показать. Такой почин развернулся, как в тылу, во фронтовых бригадах брали обязательства за себя норму дать и за своего товарища, ушедшего на фронт.

- Для вас, политотдельцев, любой почин как сахар, будете теперь его обсасывать, хвалиться, а о том, что в каждом подразделении лучших фронтовиков забрали, пусть командиры их плачут.

- Так ведь на этом какие свои лучшие качества оставшиеся бойцы показали! Ты это учитываешь?

- Лучшие, - усмехнулся одной щекой Пугачёв. - У меня вот Сковородников лучший бронебойщик, а кто он, если по-твоему, по-человечески? Шкура, барахольщик, хамло. Требует, чтобы ему за каждый подбитый танк платили, как всё равно пилоту за сбитый самолёт, в вещмешке у него ножи-вилки-ложки, и даже кастрюли где-то набрал. Соврал - шинель пропала, выдали, а оказалось - та у него в мешке свернутая на самом донышке лежит. Отделённый командует, а он ему: «Не для тебя воюю, а для себя, сам знаю, чего делать. твоё дело начальническое - позади, за нашими спинами». Жалуются на него, а мне - хрен с ним, пусть шерстью зарос, зато больше всех танков наколотил и ещё наколотит. Вот тебе и не чистенький... Зато в бою - гвоздь, надёжный.

- Как у тебя все запросто получается, - хмуро сказал Конюхов. - А ведь Сковородников тебя давно просил, чтобы ты в сельсовет написал, что он в строю, а не без вести пропавший, как ошибочно о нём сообщили.

- Я же штабному вашему Соловьёву об этом докладывал, - смущенно сказал Пугачёв, - и не знал, что он во время бомбежки погиб.

- Мог бы проверить.

- Только у меня и делов.

- К Сковородникову я долго подход искал и все не знал, отчего у него эта короста выросла, а выросла она от обиды. Сельсовет оттого, что он ни живым, ни мёртвым не числится, его семье помощи не оказал, жили плохо. Ну он и решил - раз не помогает Советская власть, то он сам семье поможет, поэтому и деньги за каждый подбитый им танк требовал, барахло собирал. И, обижаясь на сельское своё начальство, эту обиду на своих командиров тоже перенёс. Я поправил, письмо добыл Сковородникову, подписанное всеми сельчанами. Зачитал в его взводе. Другой теперь человек.

- Что ж он мне не сказал? - удивился Пугачёв. - Я же ему не так давно орден навешивал, мог бы напомнить.

- Напомнить, - сухо сказал Конюхов. - Он для тебя только лучший бронебойщик, а как к человеку - ты мимо. Думаешь, он не чувствовал? Ведь он нарочно перед тобой себя так показывал - думал, ты по душам с ним, а ты от него от плохого только отмахивался, для тебя одно - лучший бронебойщик, а другое что в нем, плохое, можно и притерпеться.

- Как же ты его расколол? Мужик он угрюмый, неразговорчивый - кремень.

- Ничего я его не раскалывал. Беседовал про жизнь, какая она будет, какая должна быть, ну и люди тоже, а он как ты: не заманивайте на жизнюху, она не всем сладкая, кому и колючая. Каждый, мол, должен за себя только беспокоиться.

Ну я ему про Ленина, о том, как Ленин свой хлебный паек отдал венгру, который уезжал к себе на родину, когда там революция началась, наши солдаты тоже этому венгру свои пайки отдали. Приехал он к себе в Венгрию, хотел своим показать хлеб, который ему Ленин лично дал, а от солдатских хлебных паек ленинский хлеб отличить не смог: одинаково чёрный, с отрубями и по весу со всеми равный.

Сковородников на это мне врезал: «Ленин среди всех вас один на всех!» Потом захожу как-то к ним в землянку, гляжу, все эти плошки-миски Сковородников из мешка вывалил, говорит бойцам: «Кому что, налетайте, хватайте». И шинель, которую зажилил, старшине сдал. Думал, говорит, супруге на пальто, с самого себя трофей...

- Ну ясно, засовестился, когда ты ему из сельсовета привет огласил, - сказал смущенно Пугачёв.

- Нет, до этого, - строго сказал Конюхов. - Подтверждение о получении новой справки и письмо от односельчан я значительно позже получил.