В полдень на солнечной стороне

Руководители города всех рангов и уровней испытывали в самих себе и со стороны общественности сложные и противоречивые влияния. С одной стороны, существовала неотложная необходимость скоростными способами преодолеть все бедствия, разруху и, прямо надо сказать, нищету, причиненные войной; с другой стороны, с не меньшей настойчивостью люди требовали, чтобы их город, отстраиваясь, стал значительно лучше, чем он был до войны, и в облике его капитально, красиво запечатлелось бы величие той победы, которую одержал народ ради жизни, во имя торжества всего того, что вдохновляло людей в годину военных испытаний.

Нет нужды рассказывать о заседательских и совещательных сражениях, когда в деловых обсуждениях сталкивались и тесно сплетались обе эти задачи, так трудно совместимые в данных, как говорится, конкретно-исторических условиях. Важно отметить одно; не обессиленными, не удрученными горестями, не подавленными трудностями в мирную, еще далеко не слаженную жизнь вошли наши люди, а с неугасимым огоньком извечного горения, убежденности в том, что не вчерашний, довоенный день должен стать прообразом их созидательных усилий, а день послевоенный, еще не изведанный. Завтрашний, грядущий — во имя этого победного дня они и претерпевали нынешние лишения, как в годы войны во имя Дня Победы.

Именно в силу этих обстоятельств и получил Петухов некоторую посильную поддержку в строительстве мебельной фабрики, одновременно исполняя должность заведующего кустарной мебельной мастерской, куда заказчики приносили для ремонта старый, искалеченный хлам, чтобы было на чем сидеть, на чем обедать, на чем спать.

В сущности, деятельность Петухова была такой же, как и у всех людей, занятых восстановлением города, разница была только в масштабах. Одни разбирали полностью разрушенные здания, чтобы пригодный кирпич использовать для восстановления не полностью разрушенных зданий, другие рыли котлованы под фундаменты зданий, таких, которых никогда не было в городе, но которые должны были придать ему новый, величавый облик.

Оборудование бывшего завода, изготавливавшего прежде метизы для областного потребления, разместили в нижних этажах жилых зданий, бывшие его цехи стали просто слесарными мастерскими, обслуживающими неотложные нужды городского хозяйства, в то время как на строительной площадке была уже вывеска с названием этого завода, только именовался он не метизным, а машиностроительным, с назначением производить такие изделия, которых во время войны не было.

Вокруг строительной площадки огромное пространство занимали огороды жителей города, с которых они подкармливались дополнительно к пайкам, а некоторые участки были даже засеяны пшеницей. Такие же огороды были во дворах домов, и даже палисадники были засеяны гречихой, просом, горохом, засажены картошкой.

Ночами, хотя уже работала электростанция, город был темен. Не хватало стекла, и много озонных рам еще было заделано фанерой.

Не было и деревянных тротуаров, так как доски их пошли в свое время на топливо. На домах — жестяные кровли в дощатых заплатах, так как кровельная жесть пошла на ведра, чайники, кружки, бадейки для стирки, когда вместо мыла использовалась печная зола.

Шаги жителей города были отчетливо слышны издалека, так как ходили на деревянных подошвах, а наиболее удачливые мастерили себе подошвы из старых автомобильных шин, те ступали мягче и даже неслышно.

Часть жителей заняла под жилье бывшие оборонительные укрепления, землянки, блиндажи, доты.

В городе был разрушен вокзал, но вся территория, примыкающая к путям, представляла собой огромное складское хозяйство со штабелями стройматериалов, и здесь выгружались эшелоны со всех краев страны и уходили обратно пустыми, потому что городу пока нечего было в них грузить.

Как руководитель-хозяйственник Петухов не имел ни практического, ни психологически-тактического опыта. Единственно, чем он располагал, — это только фронтовым и, конечно, заводским опытом. Как на фронте и на заводе, так и здесь он в равной степени испытывал всегда ему сопутствующее уважение к людям умелым; и чем тяжелее были условия для проявления умелости, тем больше росло в нем восхищение ими, и именно эта его душевная черта и привлекала к нему людей.

Его способность огорчаться или радоваться людям служила прощающим обстоятельством, когда он как руководитель допускал те или иные ошибки, потому что, как и на фронте, привык прежде всего взыскивать с самого себя, соизмерять, как бы он поступил сам в подобных обстоятельствах, прежде чем делать замечания об упущениях другому. Эта его фронтовая привычка понять другого, как самого себя, выявить сначала причину и только после этого судить о последствиях, с одной стороны, роняла частенько его административный авторитет, но с другой — он обретал самое важное для любого руководителя — доверие к себе, уверенность в том, что он по-человечески умеет разбираться в каждом.