В полночь упадет звезда

Горыня не ответила, смущенная и втайне обрадованная. Выходит, Верес тоже вспоминал о ней, даже беспокоился… Аж настолько, что отправился на чужую сторону.

Но, сделав это признание, главную его часть Верес от нее утаил. На другую зиму после их встречи, всерьез думая о новой женитьбе, он никак не мог выбрать невесту: любую, какую он мысленно примерял к этому месту, заслоняла дева-волот, встреченная в лесу, – могучая, как медведица, с ясным, простодушным взглядом голубых глаз, неутомимая в работе и приученная стесняться своей силы, угнетенная разлукой с привычной жизнью и так живо отвечающая на доброе отношение. Не так чтобы он ехал в Круглодолье, собираясь ее посватать… Но взглянуть еще раз, понять, есть ли в ней что-то особенное, кроме роста, или он блажью мается?

Теперь у него наконец появилось время присмотреться. И смотреть на Горыню было с каждым днем все приятнее, даже ее рост его уже не поражал, а умилял. Если бы эту радость не отравляло сомнение: а нынешней-то Горыне, сидящей возле князя и его невесты чуть ли не на правах названной сестры, охота ли глядеть на него, кузнеца боянецкого?

* * *

День за днем Амундова дружина продвигалась на запад. Вересу нужно было ехать с бужанами в одну сторону, причем почти до конца пути. Через половину Припяти, потом по Стыри до Луческа, откуда Вересу придется сворачивать на запад, а Амунду идти дальше на юг. Да везде вверх по течению – это дороги дней на двадцать. Горыня так радовалась этому, как будто каждый из этих дней обещал ей какие-то невиданные дары. Каждый раз появление возле нее Вереса все меняло – будто внутри нее самой от взгляда на его колдовские разноцветные глаза просыпалась некая сила, заливая душу радостью. Она как будто все время ждала от него чего-то; чего – она и сама не знала, но чего-то хорошего. Как будто он один умел открыть для нее ворота в какую-то новую жизнь, полную счастья.

Живита, убедившись, что Брюнхильд на нее не держит зла, прибилась к ней и стала ей прислуживать, помогая Зяблице и стараясь искупить свою вину.

– Ты прости уж меня, госпожа! – однажды решилась она, не в силах отвязаться от мыслей о том зелье. – Брат меня просил ему помочь, как же я могла старшему брату отказать?

– Я не сержусь, – задумчиво ответила Брюнхильд, которую козни покойницы Мечтаны сейчас занимали очень мало. – Ее зелье никакой силы не имело. Не могла Мечтана меня ни к кому приворожить: мою судьбу уже Фрейя на своем веретене спряла, а с нею никакой ведьмарке не тягаться. Но мой отец все сделал как должно. За женщину такого рода… Теперь ее нет, и больше она не будет своими чарами отнимать нашу удачу. В ответ на это дар… я молю богов, чтобы они приняли ее и вернули удачу моему отцу.

И снова у нее мелькнула мысль, которую Брюнхильд гнала от себя: дар, на который Олег мог бы ждать ответа от богов, – не Мечтана, а она сама.

– Добрые у тебя родители! – с тайной завистью добавила Брюнхильд. – Не всякие бы так приданое отдали, когда жених будто с дерева слетел…

Она осеклась, не желая наводить разговор на печальное, и добавила:

– Вот когда Горыня соберется замуж, я ей приданое соберу, как сестре родной!

– Она хочет замуж? – Живита удивилась, как если бы замуж собралась вон та береза.

– Ну а чем она хуже других? – горделиво улыбнулась Брюнхильд. – Где еще такую красоту найдешь?

– Столько красоты сразу, госпожа, нигде на свете нет! – почтительно согласился Верес, но Горыня не поняла, не издевается ли он.

– Кому попало она не достанется! – Брюнхильд бросила на него насмешливый взгляд. – Только самому счастливому!

– А может, я и есть тот – самый счастливый? – Верес не без вызова глянул сперва на Брюнхильд, а потом вопросительно – на Горыню.

– Ты? – Брюнхильд с выразительным удивлением подняла брови. – Амунд! – позвала она своего жениха, который толковал о чем-то с Хавлотом. – Иди скорее сюда! Нашу Горыню сватают!

Ее звонкий голос, привыкший говорить сразу для сотен почтительно внимающих ушей, разнесся по вечернему стану. Было еще совсем светло – шли самые длинные дни в году, – солнце еще не село, воздух был свеж, плотный, одуряющий дух скошенного и уже подсохшего сена на том лугу, где они встали с краю у реки, вытеснял даже дымный запах костров. Побросав все дела, отроки живо собрались к княжескому шатру. Видно, дивные дела еще не закончились!

Горыня ощутила, как загорелись уши и щеки. Сердце тяжело застучало в груди, заухало, как филин в ночи. Двойственное чувство разрывало ее душу: именно этого она все время ждала, почти в тайне от самой себя, и все же сомневалась – может ли такое быть?

Кто-то хочет на ней жениться! Да еще и этот кто-то – Верес!

– Кто же такой смелый? – Амунд, уперев руки в бока, что окончательно придало ему вид божественного владыки земного мира, неспешно подошел и воззрился на Вереса, будто только сейчас по-настоящему его заметил.

– Я говорил, я говорил! – закричал Берси. – Я его сразу раскусил!

– Кое-кто слишком спешит! – из толпы отроков живо вылез Ярни. – Эта дева – наша, ее нельзя вот так прийти и взять!