В полночь упадет звезда

Наутро, пока все просыпались, ходили умываться и варили кашу, Горыня снова увидела Вереса возле реки, и заново удивилась, что он ей не приснился, и заново обрадовалась. Обернувшись, он встретил ее взгляд и подмигнул – будто у них были какие-то тайные общие дела, о которых он хотел ей напомнить. Горыня фыркнула и отвернулась.

– Ой, не нравится мне этот мужик разноглазый… – пробормотал рядом с ней Берси, маленьким костяным гребешком расчесывая длинную бороду.

– Это почему?

– А потому! – Берси тоже подмигнул, но совсем по-другому: предостерегающе. – Увидишь!

– Может, ему того – рыло начистить да и в реку? – с готовностью предложил Ярни.

– Хорошо бы, да у князя он в милости за госпожи пожитки. Мы, однако, будем за ним следить! – многозначительно заверил Берси, и остальные закивали.

Вереса и его спутников Амунд велел, в благодарность за услугу, кормить из дружинных запасов, но к своему котлу утром не приглашал, и Горыня видела его только издали. Также было и днем, когда остановились отдохнуть на самое жаркое время и сварить обед. Только вечером, когда снова устроили стан, Верес подошел к Горыне, сидевшей на траве под березой. Солнце еще полыхало на закатной стороне неба, бросая на траву яркие рыжие лучи. При виде Вереса у нее забилось сердце. Она все время как будто ждала от него какой-то вести и боялась, что ее не будет. Но какой? Обо всем, что их связывало в прошлом, они уже поговорили…

– Как баба Луча поживает? – Горыня вспомнила, о чем еще хотела узнать.

– Все так же. – Верес сел на траву рядом с нею. – Жива покуда.

– Все утином мается?

– И это есть. Тебя вспоминает, – Верес глянул на нее.

– Так уж и вспоминает!

– Да каждый раз, как зайду. Беспокоилась, даже, было, гадала о судьбе твоей – все ли хорошо.

– И что? – Горыня повернулась к нему.

– Сказала, что видела тебя в большом доме богатом, в платье цветном. Я было не поверил… а теперь вижу – зря. – Верес бросил взгляд на Амунда и Брюнхильд, сидевших перед своим шатром.

– Да уж баба Луча… – Поглядев на Брюнхильд, Горыня тоже кое-что вспомнила и от удивления выпрямилась. – Она как Макошь – судьбу человеческую насквозь видит. Я вот что вспомнила: я когда у нее была, спросила, видит ли она мою судьбу. Она сказала: вижу деву прекрасную, с золотой косой, в золотом платье. И, дескать, смеется. Я спрашиваю, что же это значит, а она – судьба твоя счастьем богата, но сперва сумей ей угодить… Я подумала, она меня байками тешит. А теперь знаю – истинно она вот эту судьбу видела, – Горыня кивнула на Брюнхильд. – Я уж как старалась ей угодить…

– Как же ты к княжеской дочери в дружину попала? Хотела же родню своей бабки искать? Кругло… селье, что ли? – Он нахмурился, хотя отлично знал, что – Круглодолье.

– Я сперва не к ней, я сперва к Амунду в дом попала. Была я у родичей, да там и узнала, что есть на свете еще один волот, навроде меня. Дай, думаю, пойду к нему, может, хоть там пригожусь.

Горыня стала рассказывать, как пришла к Амунду, как жила три года в Плеснецке, как потом была отправлена им к Брюнхильд. Верес слушал со все возрастающим изумлением.

– Так ты не в девках при ней, а в… отроках? – Он поднял брови, и его разноцветные глаза от удивления широко раскрылись. – Я слыхал, будто ты одна со всеми мужиками в Троеславле дралась и всех побила, да подумал, со страху им померещилось.

– В поляницах я, – Горыня слегка нахмурилась.

При Вересе она не хотела позволить, чтобы ее зачисляли «в отроки».

– Так лучше, – он дернул ртом, пытаясь улыбнуться. – А то где же видано, чтобы отроки были… такие…

Он выразительно окинул глазами ее грудь и бедра. Горыня подумала – и пихнула его локтем, так что он полетел спиной в траву, взметнув ноги в небо.

От костров донеслось довольное ржанье наблюдавших за ними Амундовых гридей.

– Эх… – Верес приподнялся и снова сел, но уже не так близко от нее. – А я было думал, – продолжал он, отряхиваясь от лесного сора, – может, ты надумаешь к ней воротиться. Да куда той избе против княжеских палат?

– К бабе Луче?

– Ну да. Старая она, одной тяжко…

Горыня вздохнула. О бабе Луче она сохранила теплую память, как о родной душе, да и мысль о том, чтобы обосноваться там, куда Верес нередко заглядывает в гости, соблазняла ее. Но… это было бы хорошо для той Горыни, которой она была три года назад.

– Не выйдет уж из меня зелейницы, – вздохнула она. – Привыкла я к Плеснецку… и ко мне там привыкли. Почти уже не таращатся, как на чудо. Князь ко мне милостив, ровно брат родной…

– От княжеской милости, конечно, уходить не годится… – согласился Верес и задумался, полулежа на траве.

Глядя на княжеский шатер, Горыня ощущала на себе его внимательный изучающий взгляд.

– А я ведь знал, что ты к князю плеснецкому ушла, – вдруг сказал он.

– Да ну? – изумленная Горыня обернулась к нему.

– Я был там, в Круглоселье вашем. То есть в Круглодолье. На другую зиму, через год.

– Зачем?

– Да узнать хотел, как ты, чудо лесное. Прижилась ли… там мне рассказали ваши, что в Плеснецк отослали тебя.