В полшаге (СИ)

Рейбен и оруженосец продолжали браниться и орать, причем шум привлекал к себе внимание остальных домочадцев, которые начали выбегать из дома, кто с дубинкой, кто с точильным камнем, кто просто с поварёшкой.

Болдуин требовал лекаря, чтоб сей же час, немедленно, пришел и начал лечить его господина. Рейбен же, не особо стесняясь в выражениях, и явно чувствуя себя смелым на своей территории, призывал в свидетели небеса, иудейских святых и всех окружающих, крича, что его госпожа скорее умрет, но не приложит и грамма усилий для спасения безбожника, мерзавца без чести и совести, хищника и насильника Буагильбера.

На звук этого имени, уж неясно, нарочно ли или по роковому совпадению, дверь дома отворилась и челядь расступилась, выпуская в сад ещё одного зрителя – саму прекрасную Ревекку.

Комментарий к Глава первая Эпиграфы крайне рекомендуются не только к прочтению, но и к прослушиванию

====== Глава вторая ======

“Моя трагедия комедий балаганных смешней

И потому безумно мне дорога –

Я научился находить себе прекрасных друзей,

Но не могу найти по силам врага! (с)

Канцлер Ги, “Единственный враг”

Ревекка до сих пор не пришла в себя от ужаса, испытанного ею на ристалище Темплстоу, где ее привязали к позорному столбу, собираясь сжечь. Ещё страшнее для нее была мысль, что возможно, если б Буагильбер уговаривал её ещё хоть несколько минут, она была бы готова согласиться уехать с ним, так велик был ее страх перед – о нет, не болью, но унижением. Чувство обнаженности в момент, когда вокруг нее затрещат дрова и ее одежда сгорит. Миг, когда она не сможет контролировать, хоть и в малом, свою жизнь и даже смерть, приводил ее в состояние, близкое к помешательству. В конце концов, запрыгнуть на боевого коня храмовника и уехать с ним тоже было бы только ее решением.

К тому же, появление Айвенго, ее чудесное спасение и то, как поспешно он уехал после того, приводили все ее мысли, прежде такие логичные и холодные, в состояние страшного смятения. Она не могла не признаться себе в чувствах, обуревающих ее с того самого момента, когда раненный, истекающий кровью рыцарь лежал в ее покоях. То была жалость, о да, конечно, но не только она. Мудрецы говорят, вспоминала Ревекка, что раненый мужчина для девушки опаснее вооруженного. Жалость вообще плохой советчик в лечении, ведь недаром врач иногда вынужден делать вещи, для больного неприятные и отвратительные, тем не менее весьма нужные для улучшения его же здоровья.

Тем не менее, Ревекка призвала на помощь всю свою невозмутимость и постаралась ни словом, ни жестом не выдать своих чувств к Айвенго. Теперь же, когда она понимала, что свободна и вольна идти куда хочет, ей хотелось поскорее уехать, по возможности подальше от места, которое всеми органами чувств напоминало ей о ее слабости.

Отец её, любящий последнюю свою дочь всеми фибрами души, изо всех сил поощрял ее желание. Он уже написал своему брату в Испанию и отправил письмо. Пока что они с Ревеккой гостили у почтенного раввина Бен Израэля, набираясь сил перед предстоящим путешествием в Йорк. Некоторые слуги, в том числе и верный Рейбен прибыли сюда ещё до приезда Ревекки и делали все, чтоб как можно быстрее выехать, не затруднив радушного хозяина слишком долгим гостеприимством, ибо, как гласит известная еврейская поговорка, “гость и рыба на третий день начинают портиться”.

В этот день прекрасная еврейка спала до позднего утра, утомлённая бурными событиями вчерашнего дня. Проснувшись и совершив, с помощью служанок, утреннее омовение, она позавтракала и занялась тем, что решила привести в порядок различные зелья и травы, в полном беспорядке сушившиеся и хранившиеся в доме досточтимого раввина. Сумка с бальзамом самой Ревекки осталась в Темплстоу, но она надеялась пополнить свои запасы ещё до отъезда из Фамарсвилла.

Вот такую, одетую в простую одежду, не лишённую, однако, некоторой доли изящества и восточного колорита, с пучком наперстянки в руках, и застал ее поднявшийся в саду переполох. Уже выходя из дому, она внезапно услышала имя Буагильбера и помимо своей воли, застыла на пороге.

Увидев уставившегося на нее оруженосца, Ревекка, к собственному удивлению как будто превратилась в каменную статую. Её совершенно естественным желанием было убежать, скрыться, стать невидимой, но вместо этого она стояла и смотрела, ощущая, тем не менее, что сковавший все её члены испуг начинает отпускать.

Болдуин, гораздо быстрее нее оправившийся от удивления (да и не сильно он удивился, зная, кому принадлежит этот дом), подбежал у ней и к немалому удивлению остальных, упал на колени и пытался поймать рукой подол ее одежд.

- Любезная, милая Ревекка! Я – Болдуин де Ойлей, оруженосец сэра Бриана де Буагильбера, достойного и храбрейшего из рыцарей Сионского Храма! Нижайше прошу вас помочь мне! Заклинаю вас, не оставьте в беде моего господина, благороднейшего рыцаря из всех, ходивших по этой земле!!!

Девушка отстранилась с выражением крайней брезгливости на лице. Казалось, будто ей предложили поцеловать крысу или жабу, такое искреннее отвращение отразилось на нём.