В понедельник дела не делаются

На перекрёстке с улицей Карла Маркса Вероника повернула налево. Улица, названная в честь основоположника коммунизма, выходила на автомобильный мост через Клязьму. На ней же располагалась родная музыкальная школа имени Чайковского, в которой в своё время целых семь лет Вероника промучилась, на скрипке пиликая.

Кафе «Чёрный бегемот» на выезде из города было из новых, продвинутых, пользовалось популярностью у молодёжи.

Голянкина побежала через проезжую часть. Увернулась от снопа брызг, выбитых из залитой водой колдобины тяжёлым колесом автобуса «Острог – Б. Всегодичи».

На обочине её окликнул деревенского вида рыжий паренёк в болоньевой куртке. Рядом с ним стояла красная чмошная «шестёрка».

– Девушка, а на Иваново как проехать?

Вероника замедлила шаг. Стала объяснять, пальцем указывая направление.

– Сейчас прямо через мост. В Прудках – правый поворот…

Бестолковый парень ничего не понял, принялся переспрашивать. Подавляя раздражение от ощущения пустой траты времени, журналистка остановилась, стала повторять. Парень подошёл к ней. С полуоткрытым ртом, типичный лох. Грязная машина с ржавыми порогами накатом катилась за ним, дорога здесь шла под уклон.

– Пост «ГАИ» мы проезжаем? Так, девушка?

– Та-ак…

Сердце у Голянкиной оборвалось в бездонную пустоту. Она поняла, что попала. Парень, мгновенно сменивший простофиль-ное выражение лица на свирепое, концентрированное, цепко схватил её за кисть. Вывернул руку высоко к затылку. Вероника вскрикнула и быстро присела от острой боли. Парень коленом пихнул её к раскрытой задней двери «Жигулей». Из салона женщину принимала вторая пара крепких рук с татуированными перстнями на пальцах.

– Живей, Горох!

Резкий рывок, боль в запястьях, и Голянкина оказалась внутри «шестёрки». В спину ей пихал, залезая следом, утрамбовывая, рыжий парень. Тот, кто был с перстнями на пальцах, закинул Веронике за шею тяжёлую, как бревно, руку. Дохнул в лицо ужасным смрадом перегара водочного, гниющих зубов, табака…

и ещё – лука…

– Сиди, коза, не рыпайся!

Краем глаза сбивающимся боковым зрением Вероника видела крепкую дублёную морду, приплюснутый, на сторону сбитый нос, серую колкую щетину на скулах.

– Начальник, трогай!

У Голянкиной в туманной пелене, клубившейся в голове, возникло второстепенное, не нужное сейчас: «Горох… Начальник…

не подходят к ним… эти клички…»

За рулем был третий, в чёрной джинсовке, в бейсболке. Он не оборачивался, молчал. Машина тронулась. Дорога через мост вела в большое село Прудки, в начале которого располагался стационарный пост ГАИ. Потом был поворот на Шую, и дальше автодорога шла в соседний областной центр.

Водитель придерживался установленного здесь ограничения, больше шестидесяти не давил. Пейзаж за окном оттого тянулся тягуче, невыносимо, как в масле подсолнечном. Слева, куда тяжеленной ручищей повёрнута была голова корреспондентки, тянулись коллективные сады, потом начался автодром…

Место, где тренируются в вождении курсанты автошколы…

– Щас пост будет, сиди смирно… Если менты тормознут, не вздумай орать! Улыбайся сиди! – внушал Голянкиной тот, который был с татуировками на руке. – Не то сверну шею, нах!

И он сжал захват, сделав очень больно, слёзы у корреспондентки в глазах закипели.

Гаишники, оба в бронежилетах, с короткими автоматами под мышками были заняты. Разбирались с водителем длинной «шалыги» с московскими номерами, груженой лесом.

Комодообразный прапорщик с усами подковою, на лицо знакомый Веронике, на секунду оторвался от изучения трепещущих на ветру мятых бумаг водителя лесовоза, равнодушным взглядом мазнул по проезжавшей мимо старенькой «шестёрке» и тут же опустил глаза в документы.

Сидевший справа рыжий парень в болоньевой куртке вздохнул с облегчением. Завозился, вытащил из кармана сигарету, закурил. К заполонившим салон тяжёлым запахам добавился ещё один. Голянкина курила давно и серьёзно, но сейчас у неё от дыма закружилась голова.

Страшный, с перебитым носом бандит надавил на затылок, нагибая вперёд, в поясе складывая. Заставляя лечь головой на свои колени.

– Смотри в пол, сука драная!

Вероника зажмурилась от отчаянья, всю её колотило, слёзы лились в два ручья неудержимых.

«За что?! Кто это такие? Да что им, козлам, надо от меня?»

Мелькнуло перед глазами личико Галинки, дочки. Глазищи её васильковые… папкой Юркой подаренные, умнющие…

– Ма-ам, не оставляй меня, пожалуйста, больше в садике на пятидневку…

– Галчонок, у мамы очень много работы. Ты большая уже девочка, должна понимать!

Обернулся водила. Под чёрной джинсовой курткой у него была пятнистая, типа армейской, майка. Короткую верхнюю губу поддёргивал вверх вертикальный белый шрамик. Тускло блеснули блатные «рандолевые» коронки.

– Боб, пока едем, ввали ей за щеку! Пусть разогревается!

С перебитым носом глумливо проржал в ответ, взъерошил Голянкиной волосы, на висок надавил, прижимая к тугому комку в своих джинсах.

– Вероничка, может и правда почмокаешь децл?

– Подудонишь бутявку? – добавил рыжий, тоже со смехом дебильным.

«Знают, как зовут меня… Специально выслеживали… Зачем?…»