В понедельник дела не делаются

– Мы его сколько просили уйти по-хорошему! – Андрей доказывал Маштакову свою правоту.

Опер активно соглашался. Зная, что ничего уже не переделаешь.

Паспортные данные убийцы Бундина установили практически сразу, по горячим следам. С такими приметами в деревне он один-единственный имелся. В хибаре его, под застрехой нашли полцинка патронов 7,62 мм, несколько армейских взрывпакетов, тротиловую шашку… Выходило, что в лес он ушёл вооружённый до зубов. Вся Острожская милиция стояла на ушах, из области вызвали СОБР. – Давайте выпьем за вас, мужики! – Андрей сильными, привыкшими к работе с металлом пальцами свинтил против резьбы алюминиевую пробку с последней бутылки водки, налил всем. – За тебя Сергей Аркадьич! Николаич, за тебя! Саша, где ты? За тебя, родное сердце! Ба-атя! Санёк! Я, ей-богу, никогда не думал раньше, что за чужие проблемы можно так вваливать! Как за своих! Мужики… Сентиментальный в поддатом состоянии Маштаков глотал водку вместе со слезами. Обнимался с Саньком, с Андрюхой… Потом он осел на пятую точку. Так оказалось гораздо устойчивее, хотя и в такой конфигурации земля, растительность на ней и стоявшие автомобили продолжали кружиться. В ведре сварили раков. Из чёрно-зелёных они вмиг, как по мановенью палочки волшебной, сделались удивительно яркими, алыми. Из живых сделались мёртвыми… Миха пытался выгрызть из хвоста сваренного зверя деликатесное мясо. Вкус был мягкий, неопределённый какой-то, ни рыба, ни мясо настоящее. Заливал его классическим пивом «Бочкарёв». Ведро одолели в шесть секунд. Кораблёв распатронил последнего рака, облизал пальцы и, рухнув на землю, уснул. Маштаков сразу нашёл себе занятие. Снял с себя кожанку и стал с помощью дяди Вади, самого трезвого, потому что ему рулить ещё обратно шестьдесят почти кэмэ, подкладывать под Саньку куртку. Чтобы не застудил тот себе хозяйство на сырой земле. Последнее тепло осеннее обманчиво, земля уже выстыла. Потом на бережку с Аркадьичем Маштаков вёл крупный конструктивный разговор про последние городские события. – Беспредел, Аркадич! Кого вы к нам прислали?! Суку продажную! На лимузине пидор ездит! Клычу жопу лижет! Рога выпустил, меня посадить хочет! За что-о, Аркадич? – Да-а! – осуждающе крутил головой Буров.

Обо всех этих событиях он узнал только сегодня. Частью – от Кораблёва, подробности выдавал сейчас Миха – бессвязные, гипертрофированные, живописные.

– Петрович – молодец! Не стал давать… и-ик… письменное указание Рога осво… освобождать… – Маштаков лил пиво из вскинутой наизготовку бутылки себе за ворот вязаной кофты, не замечая.

– Надо к прокурору области ехать на доклад! – твёрдо выговорил Аркадьич.

Взгляд его был стеклянным, намертво застывшим. Не знающий Сергея Аркадьича человек никогда бы не сказал, что сейчас тот тяжело пьян. Что следующий этап в его эволюции алкоголизации – буйство буйное да окаянство… В оправдании фамилии…

Дальше Миха помнил разнокалиберными фрагментами.

Кораблёва загружали в «шёстерку» за руки и за ноги, он протестующе мычал, однако, ощутив под собой поролоновую твердь заднего сиденья, успокоился. Захрапел, слюну пустил.

Вадик долго не мог завести движок, жутко скрежетал стартером. Завёлся только после помощи голливудского героя Володи, автослесаря-профи.

Трезвый Володя с сомнением глядел на пытающегося состроить сосредоточенное выражение лица Вадика:

– Ты доедешь ли, брат?

– Да я но-ма-альный, – мотал головой дядя Вадя.

– Он норма-а-альный, брат! – из-под руки его просовывал взъерошенную голову, резным листком берёзовым украшенную, Миха.

– Ну смотрите, ребята, осторожней!

Нормальный Вадик за время всего мероприятия следил за веслом, пропускал, но всё равно граммов триста водки принял.

И ещё – пива. Для его могутной комплекции это была уже не дробина, а картечина, жакан.

Всю обратную дорогу, врубив на магнитофоне реверс, гоняли песню Круга про несчастную Розу.

Сердце девичье верило – сбудется,
В жизни счастья настанет пора.
Но не думала Роза, что влюбится
По уши в молодого вора!

Несовершенство стихотворного размера Круг выпрямлял задушевностью интонации.

Миха садил одну за одной папироски. Кораблёв мычал на заднем сиденье. Время от времени Маштаков оборачивался, просовывал руку между сиденьями и трепал Санькину кудрявую голову.

– Подъём, ДШБ[106]!

В посёлке Терентьево на центральной площади перед конторой леспромхоза была сделан бивак. Обе машины стояли с включёнными габаритами, на улице на глазах смеркалось, точнее, темнело.

На капоте «Форда» расставили вино, закуски, особым спросом, впрочем, уже не пользовавшиеся.

Потом автомобили пошли по кругу, как в цирке по арене. За рулём «Форда» сидел Андрей, тоже изрядно захмелевший. А в середине круга кумитировали Маштаков с Аркадьичем. Миха работал исключительно по корпусу. Аркадьич, превосходивший его в росте и весе, ходил в открытой стойке, как легендарный Валерий Попенченко[107]. За рефери был молодой Санёк.

Михе казалось, что парень подсуживает Аркадьичу.