В понедельник дела не делаются

В три глотка Миха заглотил содержимое. Водка оцарапала гортань, скользнула в пищевод. В нос ненадолго шибануло медицинским, злым. Закусил, следуя совету изобретателя знаменитой водки «Смирнофф», вареной колбасой. «Докторской».

В детстве, в семидесятые, когда со жратвой была напряженка, Маштаков был уверен, что обожаемая им «докторская» колбаса именуется так, потому что кушают её исключительно доктора наук и прочие академики.

Сейчас он осязаемо чувствовал, как быстро в груди распространяется тепло. Как он практически одновременно добреет и хмелеет.

Между первой и второй, согласно существующему правилу, муха не успела пролететь. Или шальная пуля. Тут кому как больше нравится.

Бутылка разлилась как раз ещё на три стаканчика и снова почти по края. Удачные какие посудинки подобрались.

Теперь тост был за раков. За невиданных пока воочию виновников торжества.

– Закусывай, закусывай, Николаич, – говорил Маштакову заботливый Саша Кораблёв.

Миха присел над газетной «скатертью-самобранкой» и послушно закусывал. Запивать пивом пока воздержался.

Получилось, что за четверть часа на троих они незаметно раскатали пузырь водки и находились только на самом подъеме.

Даже до плато было ещё далеко. Четырнадцать лет назад, после армии для Маштакова это было предельной дозой.

«Ничего удивительного, рост толерантности. Всё по науке».

Санька и Андрей, тем временем, уже отчалили и медленно плыли вдоль берега. Появлялись на короткие секунды в просветах между кустами и снова пропадали. Вода стояла, как зеркало с литой поверхностью.

Миха вооружился захваченным из дома фотоаппаратом.

Чтобы запечатлеть знаменательные события на цветную пленку «Кодак». Мастеру надо было успеть отщёлкаться, пока он оставался полутрезвым, с резким зрением.

Для начала Маштаков щёлкнул охотников на раков. При проявке от них останутся только филейные части, первый кадр пленки, как положено, при зарядке наполовину засветился.

Теперь, просветленный, Миха понял их методу ловли. Возможную исключительно на водоемах, не загаженных цивилизацией. Таких, как прозрачный Тетрух.

Андрей сидел на веслах, а брат его Санька, нацепив на глаза маску для подводного плавания, погрузился лицом в маске в воду. Под кормой плыла сетка с приманкой – вареной колбасой, лучшей закуской под смирновскую. В руках Саня держал палку-хваталку, модернизированную из приспособления для съёма яблок. Хватательная часть орудия лова, скрывавшаяся под водой, приводилась в действие путем натягивания бечевки.

Сквозь двухметровую толщу прозрачной воды Санька выглядывал фланировавших по дну ракообразных. Соскучившихся по «докторской» колбасе. Не подозревавших о человеческом коварстве.

Первый рак попался быстро, уже через пару минут. За ним по тропке сбегал Кораблёв. Принес его, опасливо держа за панцирь, за спину. Рак был красивый, редкого тёмно-тёмно-зелёного, почти чёрного цвета с камуфлированным белым брюхом. Многоусый и пучеглазый, он шевелился весь.

На фотографии они с Кораблёвым должны были хорошо получиться. Оба фотогеничные.

– Не больно велик зверь, – скептически оценил Аркадьич. – Чего в нём съесть-то можно?

– Этого есть не будем, – сказал Маштаков, – этого мы в банке домой отвезем. Маришке на забаву. Сажай его, Сань, в банку.

– Мне тоже жена поллитровую банку дала, – вспомнил Аркадьич. – Тоже просила ей рака привезти.

Процесс ловли, став понятным, потерял новизну восприятия. Зеваки вернулись на бивак. Вымоина по самые края уже была заполнена ароматом быстро доходивших первых порций шашлыков. Кораблёв подключился к размахивавшему над мангалом фанеркой Володе. Миха с Аркадьичем откупорили по бутылке пива.

По склону быстро, гигантскими шагами спускался дядя Вадя. В высоких литых резиновых сапогах, с ведром. Валежник хрустко трещал под Вадиком.

Маштаков сразу вспомнил фразу из книги воспоминаний Георгия Венуса, офицера Дроздовской дивизии. «Через лес шёл генерал Туркул».

Подойдя, Вадик пиннул пустую водочную бутылку и спросил с плохо скрываемой обидой:

– Пить, что ли, начали?

– Да так, тренируемся понемножку, – Аркадьич поскрёб раздвоенный подбородок.

Чтобы Вадику не так обидно было, открыли свежую бутылку «Князя Серебряного».

– Не жалко…

Миха слабо пытался сопротивляться, когда Аркадьич раздавал.

– Мне поменьше, – попросил он под бодрое бульканье.

– Не получилось, – Буров протянул ему снова почти полный стаканчик.

Без волокиты выпили. Природнившаяся к третьему заходу водка потеряла резкость и некорректные ассоциации с медициной. Хорошо стала запиваться ярославским пивом. У Маштакова размягчился, а потом совсем растаял хваткий комок в груди.

Сбившийся от многосуточного напряжения розыскной работы, завязанной на непрестанных конфликтных ситуациях. От никогда не кончающейся текучки. От понимания, что вдумчивой и планомерной работы не будет даже в необозримом будущем.

От несправедливого (по твёрдой Михиной убежденности) отношения областного руководства, которому, как главной героине пушкинской сказки про золотую рыбку, всё мало и плохо.