В понедельник дела не делаются

В рекламных листках она стояла в обнимку с бывшим премьером Черномырдиным и с Никитой Михалковым. На каком-то съезде «Ихнего дома – России». Улыбка у Михалкова выглядела вымученной. Наверное, он устал от таких вот провинциальных толстых наглых теток, спонсирующих подобные мероприятия. Норовивших сфотографироваться с ним, как с ярмарочным медведем.

Свою личность в истории коммерсантка Завгородняя, ничтоже сумняшеся, сравнивала ни много ни мало с Маргарет Тэтчер.

«Не буду я за нее голосовать, короче. Не люблю англичанок.

Последствия десяти лет спецшколы».

С собой Маштаков прихватил три кассеты. Александр Новиков, Розенбаум, последний альбом Круга – «Роза».

Поддав, Миха мог слушать только свою музыку. Вкусы его не отличались разнообразием и многих, в первую очередь, супругу, раздражали.

Когда он, вдетый, слушал на кухне любимых исполнителей, реакция Татьяны была всегда одинаковой. Ураганом она врывалась и выдирала из магнитофона шнур, рискуя существенно повредить импортный аппарат. Потом прятала шнур в диван или за кресло.

Проработав почти десять лет в прокуратуре и в милиции, пересажав не одну сотню преступников, Миха искренне любил блатную песню. О тяготении сотрудников органов к этому жанру он знал достоверно. Непосредственно из самой жизни. Из книг – тоже.

Юлиан Семенов, к примеру, писал, что якобы царский министр внутренних дел Курлов любил воровские песни. Сам пел их под гитару.

Маштаков, честно говоря, с трудом представлял как министр, расстегнув золотом шитый мундир с эполетами, сидит во дворце и, закрыв глаза, прочувственно выводит «Чубчик» или «Мурку».

Что ещё было в ходу в то время? «Перебиты, поломаны крылья».

На инкрустированном столике перед министром – запотевший штоф со смирновской, закуска, разносолы.

В воспоминаниях Курлова «Гибель императорской России» – серьезном и взвешенном труде – таких признаний Миха, правда, не сыскал. Зато обнаружил, что Солженицын в первой книге своего «Красного колеса» передрал почти слово в слово целую главу из мемуаров министра.

И искренне уважаемый Маштаковым Л. Словин – вокзальный опер по дописательской своей жизни – в каждой книге не забывает отметить стойкую привязанность ментов к городскому романсу.

Наверное, оттого, что в чистом виде песен про милицию, не существует в природе.

Они родятся нежизнеспособными.

На что уж неплох сериал «Улицы разбитых фонарей», смотрит его Миха, если время находится, а песня в конце серий – сиропная, псевдомужественная, всё портит. Заслышав первые слова её, Маштаков спешит переключиться на другой канал.

«…ты жизнью рисковал не раз, шутя…», – под оркестр солирует поставленный баритон.

Только полный идиот рискует единственной жизнью шутя.

Даже у Высоцкого Владимира Семёновича из тысячи песен и стихов – про ментов всего одна короткая зарисовка с жиганским налётом. Правда, какая…

Побудьте день вы в милицейской шкуре,
Вам жизнь покажется наоборот!
Давайте выпьем за тех, кто в МУРе,
За тех, кто в МУРе, никто не пьет!

В лирических размышлениях Миха засыпал коленки пеплом.

Сигарета догорела до фильтра.

– Вон они! – увидел Вадик.

К магазину «Украйна» подруливала приземистая иномарка.

Никогда бы Маштаков не обозвал её розовой. В его восприятии цветов она была тёмно-кремовая, с бордоватостью.

Все четыре дверцы в «Форде» распахнулись синхронно. Как из ларца появились Санька Кораблёв, Буров Сергей Аркадьич, их гостеприимные друзья: пожилой грузный мужик, мужик средних, Михиных примерно лет, короткостриженый и молодой белобрысый парень.

Маштаков с Вадиком подлетели к ним с приветственными возгласами:

– Куда вы, черти, пропали?!

Познакомились с закопёрщиками поездки.

Пожилой мужик жёстко пожал Михе руку:

– Володя!

У него было оплывшее книзу лицо с набрякшими подглазьями. Он напоминал известного голливудского артиста.

Санька и Андрей оказались его сыновьями.

Стриженый Санька отозвал в сторону Аркадьича, что-то тихо сказал ему. Обладая тонким природным слухом, Миха отчётливо разобрал ответ Бурова:

– Да ты что, Сань, хва-атит!

Маштаков понял, что речь шла о необходимой пропорции запасенного спиртного к числу отдыхающих.

«Мужики рассчитывали, что нас будет меньше».

Вообще-то, по утвержденному плану много употреблять сегодня не собирались.

Кораблёв весьма убедительно говорил:

– А чего? Водку пить не будем. Так, пару бутылок на всех.

Символически. Попьём пивка! Под раков…

Глядя в его искренние глаза, Миха и сам на короткое время поверил в эти популистские тезисы.

В магазине взяли газировки, палку сырокопченой колбасы, кило сыра хорошего, «российского». Перегрузили в багажник Вадиковой «шахи» закопчённый мангал. Первым горячим блюдом ожидался шашлык.

Тронулись почти с часовой задержкой. В салоне «шестёрки» добавился Кораблёв.

– Ты чего, Вадим, какую дрянь куришь? – спросил он про валявшийся на панели «Беломор».

Вадик ничего не ответил, посмеялся. Санька вынул из пачки папироску, продул и смял мундштук.