В понедельник дела не делаются

Давыдов почувствовал, как внутри у него обвально тряхнуло.

За многие годы оперативной работы он уверовал в свой фарт.

Иногда на полную шару преступников брали!

Комаров отработанным приёмом загнул мужику ласты за спину, накинул на запястья браслеты, защёлкнул.

– Больно, бля!

– Потерпишь.

Огромный, как вставший на задние лапы медведь, Давыдов присел на корточки. Показал мальчику удостоверение. Объяснил, что ему нужно будет ненадолго съездить в милицию, откуда его потом отвезут домой.

– Родителям позвоним.

– У нас нет телефона! – Мальчик попался не из пугливых, на предложение согласился охотно.

Усадив мужика на заднее сиденье, к левой двери, которая, как у всех оперативных машин была намертво заблокирована, Комаров ещё раз оглядел задержанного.

По приметам почти сходилось, причёска только не такая, этот – лохматый.

– Что куришь, зёма? – опер обхлопал карманы у пассажира, вытащил пачку «Петра».

Дорогим «Русским стилем» здесь не пахло.

– В отделе разберёмся, чего он чужих детей на улицах хватает!

С места начальник РУБОПа резко дал по газам.

22

Маштаков с Рязанцевым второй час под дождём обходили длинную вереницу киосков, начинавшуюся от самого поворота с Чехова на «Зою». Новость о том, что неподалёку в коттеджах нашли убитого мальчика, уже облетела коммерческие ларьки, поэтому оперативники почти везде обходились без вводных разъяснений.

Все опрошенные продавщицы работали сегодня днём, как раз в то время, когда перед их прилавками преступник за руку уводил убивать девятилетнего Антона Синицына. Никому не запомнилась такая пара.

Они и рады были помочь, но не могли. В павильоне «Магны» оперативникам предложили чаю, те не отказались. В заставленном до потолка коробками тесном кутке разместились с трудом.

Разбитная, под сороковник, Женя с нарисованными бровями, с плохо замазанным синяком на скуле, в трико в обтяжку крыла убийцу в бога и в душу.

– Да моя бы воля! Я бы такого! На дитя беззащитное руку занести! Найдите обязательно эту тварь, мальчишки!

Маштаков осторожно, боясь обжечься, отхлёбывал из солдатской алюминиевой кружки, невесть как оказавшейся в гражданском киоске.

В голове его взбудораженные роились мысли.

«Ни один нормальный человек, реально столкнувшийся с таким изуверским убийством, не проголосует в пользу отмены смертной казни. Только рафинированные столичные хлюсты в стремлении показать себя умнее остальных… Какого хрена нам Совету Европы в рот заглядывать? Своего ума нет, давайте на лучших друзей американцев посмотрим, у тех в большинстве штатов – смертная казнь! Все доводы противников смертной казни легко кроются. Любимый ими исторический анекдотик этот про то, как в средневековые времена преступника вешают, а в это время в толпе карманники работают… Во-первых, кто это видел? Во-вторых, и в главных, вешают не за карманную кражу, за злодейство посерьёзнее, и в толпе во время казни людей не режут. Карманы – не смертельно!»

– Хозяева у тебя «чёрные»? – поинтересовался Маштаков у продавщицы Жени.

Та кивнула:

– Аслан. А то не знаете? У него по городу много точек.

– Слышал. Не обижает?

– Ты про бланш? – Женя пальцем с обломанным ногтем, покрытым алым лаком, указала на скулу. – Не-э-э, это сожитель приголубил.

– Ревность?

– Е-э-эсли бы… ему уж из-за пьянки не до ревности. У него давно – на пол шестого из-за пьянки-то… Деньги на самогонку выбивал.

– Чего живёшь с ним? – Миха поставил на угол стола дымящуюся кружку. – Спасибо за чай, Евгения.

– Так другого нет. Ты вот меня замуж не возьмёшь? – продавщица откровенно кокетничала.

– С чего ты взяла? – принял её игривый тон Маштаков.

Опера вышли из тёплого прокуренного нутра павильона под секущий дождик. Как и ожидалось, результат обхода получился нулевой.

– В отдел на троллейбусе поедем? – спросил Рязанцев.

– Если хочешь, такси возьми… Ап! – Маштаков перепрыгнул через лужу.

– Осторожней, Николаич, обрызгал! – возмутился Андрейка.

– Эй! Товарищи сотрудники! – распахнув дверь павильона, окрикнула продавщица «Магны».

В жёлтом, электричеством освещённом прямоугольнике дверного проёма фигура её казалась девически стройной.

– Запала она на тебя, Николаич, – подколол напарника Рязанцев.

– Ты молодой, в жизни ничего не понимаешь. Женщина со всеми удобствами. И выпить, и закусить тут же. Ладно, вернёмся, узнаем, чего она хочет.

– Я пить не буду, Николаич.

– А кто тебя, салагу, спрашивает?

Женя зябко ёжилась на сентябрьском свежем ветерке.

– Тут такое дело, мужчины. Я вспомнила… Тамарка, сменщица моя, рассказывала… На той неделе к ней в киоск один сунулся. Предложил в кино сниматься за деньги. Десять тыщ посулил.

Она послала его подальше…

– Чего так? Десять тысяч – деньги хорошие! – Маштаков подобрался, учуял интересное.

– Да он чмошный такой был и пьяненький, – Женя сморщилась презрительно.

– Как он выглядел? Приметы?!

– Она не рассказывала. Мы посмеялись, да и всё… эко дело!

Придурок какой… мало их?

– Адрес её знаешь? – Миха вытащил из заднего кармана брюк мятый блокнотишко.