В прекрасном мире (СИ)

Янтарная жидкость в стакане радует только цветом, вкус уже давно не ощущается. Да и тело не радует, в котором вместо легкости и тепла почему-то теперь точно тысяча холодных камней засела. Джим смотрит на него осуждающе не то чтобы слишком часто, но Саймон успевает поймать на себе эти взгляды не менее пяти раз за последние три часа.

По телевизору крутят какую-то тупую рекламу, завсегдатаи разбрелись по привычным закуткам, оставили его наслаждаться одиночеством.

Саймон смеется, прижимает ладонь ко лбу и глазам.

Ага, вот она какая, жалкая попытка социализации. Все снова получилось наилучшим образом.

— Повтори, — говорит он и удивляется резкости голоса.

— Может, с тебя уже хватит? — надо же такому случиться! Честный бармен Джим ратует за здоровье посетителей, кто бы мог подумать.

— Лучше повтори.

Вытаскивать наружу свои страхи, перебирать сомнения и нереализованные мечты, видеть, проживать заново ошибки и не самые лучшие поступки, — так себе занятие, уж чего, а спокойствия это точно не привносит в его жизнь. Но и теперь сказать «нет» Маркусу будет уж совсем нечестно: деньги пошли на полуправое дело, программа «Эхо» жизнеспособна, ну или кажется таковой. Хотя, как сказала Норт, это скорее отзвук эха — пока весь набор данных не собран, сложно что-либо заявлять о консистентности.

Кто же мог знать, что сбор этих самых данных будет похож на препарацию лягушки, на должность которой его нанял Маркус?

Голова трещит, как и кости. И то ли это от последствий применения новых маркусовых игрушек, то ли от наконец подействовавшего алкоголя.

Смарт сигналит об еще одном пропущенном звонке, смс одна за другой падают о новой голосовой почте, в мессенджеры заглядывать вообще страшно. Когда Даниэлю что-то надо, тот и по GPS не погнушается его найти.

Но только вот не в этот раз. С него более чем хватит.

Саймон прислушивается: кроме отдаленного гула, не слышно голосов.

Видео снова моргает, точно версия с некачественной склейкой.

Дверной колокольчик оповещает о новом посетителе, и ему хватает одного взгляда, чтобы понять, что пора оплатить счет.

— Саймон, мне правда жаль, — начинает Маркус не с приветственных речей или еще чего-то такого же вычурного и ненужного. Впрочем, как и всегда.

Там, на улице дождь. Франтоватое твидовое пальто, которое пару лет назад на день рождения подогнала Норт, промокнет минут за десять в лучшем случае. А ждать такси в такой компании и особенно сегодня, после… В общем, нет, спасибо, лучше подхватить простуду или еще чего там можно выхватить при холодном осеннем дожде.

— Саймон.

— Убери руки.

По волосам бегут тяжелые капли, пробираются за шиворот. И да, надо было уже достать шарф, и зонт, и черт его знает, может, билет на другую сторону планеты. Маркус продолжает держать его за предплечье, тянет на себя как безвольную куклу.

И чертов эксперимент давно уже не эксперимент, все эти полгода он был бесконечно слеп.

— Пожалуйста, прости. Никто не знал, что…

— Не знал чего? Что люди живые? Что людям может быть больно? Что у всех есть то, о чем хотелось бы навсегда забыть?

А что хуже всего: они — Маркус, Норт, Джош, — все это теперь увидели.

Жар бьет по щекам, шее, пробирается в дрожащие пальцы.

«Нам нужно все», — сказали они.

«Никто не осудит», — повторяли они.

И его «нет» утонуло в возможности научного прорыва, который существенно улучшит качество жизни людей, потерявших своих близких, преодолеет неискоренимый из разработок Камски эффект зловещей долины. Ну и, конечно же, деньгах для Даниэля, чего себе лгать.

— Саймон, ты ни в чем не виноват.

Фраза бьет под дых. Он замирает у поворота на пару мгновений, и этого Маркусу достаточно, чтобы его догнать. Очередное ненужное прикосновение заканчивается заломанной рукой. Левую щеку Маркуса с радостью встречает кирпичная стена.

— Ты это точно знаешь? Увидел фрагмент и решил, что прав? — и такой внезапно говорливый Маркус почему-то молчит. Будто онемел. — Думаешь, ты меня знаешь? Ты или твоя машина?

Пульс под пальцами бьется размеренно, и осознание того, что Маркусу не страшно, немыслимым образом утихомиривает злость.

— Знаю где-то на шестьдесят процентов, — отвечает тот спокойно, точно подобный срыв в порядке вещей. — А своего отца ты бы все равно не спас, как бы ни пытался.

Саймон правда всерьез раздумывает над тем отпустить Маркуса или приложить о кладку посильнее. Но только шумно выдыхает и опускает руки, после чего брезгливо вытирает их о полы пальто.

— Ты был слишком мал, не смог бы удержать его вес на себе. Да и это вряд ли помогло. Скорее всего, он уже был мертв, когда ты пришел.

И это «скорее всего» что от коронера, тетки, себя самого, когда память о болтающемся в петле отце разворачивала пейзажи перед глазами в предрассветные часы, настолько набило оскомину, что его едва не выворачивает от заезженности оправдания прямо на дорогие ботинки Маркуса.

— «Скорее всего» — это отговорка, — выплевывает он слова Даниэля и ощущает, как по спине бежит холод. Долг отца был слишком велик, и даже если бы они повторно заложили дом, этого все равно не хватило.