В приемной доктора. Закулисные драмы отделения терапии

– Слова «максимально комфортно» означают, что он умрет, – довольно резко сказала она, но тут же извинилась: – Простите, я не хотела этого говорить.

– Все нормально, миссис Торнтон, – отозвался я. Она имела право говорить что угодно.

– Хуже всего то, что я не могу увидеть его, – сказала она. – В доме престарелых сказали, что если ему станет совсем плохо, то меня к нему пустят, поскольку это будут исключительные обстоятельства, но из-за своих проблем со здоровьем я не могу выйти из дома.

Миссис Торнтон перестала плакать, и теперь ее голос звучал безучастно.

– Я только что видел его, миссис Торнтон. Из-за инфекции его сознание стало еще более спутанным. Он бы не понял, что вы приходили. Вы правильно делаете, что не идете на риск.

– Вы так думаете?

– Да, – ответил я.

– Он умрет в одиночестве? – тихо спросила она. – Вы сказали, что он не понимает, кто рядом с ним, но мне бы не хотелось, чтобы он умер один.

– Я уверен, что, если его состояние ухудшится, кто-то из сотрудников дома престарелых будет рядом с ним, – солгал я. Многие работники были на больничном с симптомами COVID-19. Те немногие, что остались, в силу возросшей занятости вряд ли смогли бы сидеть рядом с мистером Торнтоном.

– Это хорошо, – прошептала миссис Торнтон.

– Миссис Торнтон, я могу еще чем-нибудь быть вам полезен? – спросил я, чувствуя себя совершенно беспомощным.

– Вы знаете, сколько мы женаты, доктор Хан? – спросила она. – Шестьдесят два года. Сейчас люди столько не живут вместе, правда?

Я ничего не ответил.

– Он сделал мне предложение в супермаркете. Мне было всего девятнадцать. Вы знаете еще кого-нибудь, кому сделали предложение в супермаркете? – рассмеялась она. – Он говорил, что хотел сделать это в парке чуть раньше, но не решился. Он был моим первым парнем. Мы встречались только три месяца, в то время это было нормально. Все мои подруги выходили замуж, поэтому я согласилась.

– Думаю, это был очень серьезный шаг, учитывая, что прошло всего три месяца, – ответил я, не зная, что сказать.

– Это было лучшее решение в моей жизни, – сказала миссис Торнтон. – Мне нужно позвонить нашему сыну, он должен знать. Он живет в Кардиффе. У него не было возможности приехать к нам с введения режима самоизоляции, и я сомневаюсь, что он сможет приехать сейчас.

– Я думаю, что эту причину сочтут уважительной для поездки, миссис Торнтон, – сказал я. Честно говоря, я не был в этом уверен, но я знал людей, которые выходили из дома по гораздо менее значимым поводам.

– Хорошо, – ответила она.

Мы попрощались.

Дом престарелых, по сути, был чашкой Петри для вируса. Это было идеальное место, где вирус мог найти хозяина, размножиться и перекинуться на следующую жертву.

Большинство жителей дома престарелых не могли поехать в больницу, и те, кто заболевал, умирали. Эти люди, которые все свои активные годы пытались сделать общество лучше, теперь были предоставлены сами себе, в то время как вирус зверствовал в их доме. Они проводили последние дни своей жизни в закрытой комнате вдали от своих близких. Это была ужасная ситуация.

Мистер Торнтон умер через два дня. Кто-то из сотрудников дома престарелых позвонил в клинику и попросил меня заполнить свидетельство о смерти.

Это был первый из многих звонков, которые мне пришлось сделать родственникам жителей домов престарелых. Каждый из них разбивал мне сердце и раскалывал семьи на миллионы кусочков. Я привык к таким разговорам, однако ранее мне не приходилось вести их так часто.

Между этими звонками я беседовал с пациентами, на жизнь которых коронавирус повлиял иначе. Их записи к узким специалистам аннулировали, а лечение было отложено на месяцы.

Миссис Хокьярд больше года ждала замены правого тазобедренного сустава. На последней консультации хирург сказал ей, что хрящ истончился, и теперь при каждом движении одна оголенная кость терлась о другую оголенную кость, что причиняло пациентке мучительную боль. Она сказала, что боль не дает ей спать.

За два дня до операции больница отменила все плановые хирургические вмешательства. Миссис Хокьярд плакала, рассказывая мне о письме ее врача. Я выслушал ее и предложил повысить дозу обезболивающих препаратов.

– В последний раз вы говорили, что этого делать нельзя, поскольку обезболивающие вызывают зависимость, – сказала она.

Она была права, но у меня не осталось других вариантов. Операцию отменили, а возможностей физиотерапии не было.

– Я знаю, но я надеюсь, что это ненадолго, – сказал я. – Думаю, вам скоро назначат новую дату операции.

Я звучал гораздо более оптимистично, чем себя чувствовал. Миссис Хокьярд согласилась, но мы оба понимали, что это неэффективная мера.

Это был один из худших периодов моей карьеры, но, как ни странно, ранее я никогда не чувствовал себя настолько нужным.