В присутствии врага

Оторвав от нее взгляд, Алекс снова посмотрел на газеты. Если бы сейчас он не слышал все это собственными ушами, то отказался бы верить. Ив сделала какое-то движение, он снова перевел на нее взгляд, увидел, что она подняла свой стакан с вином и держит его так, словно собирается произнести тост, но тоста не прозвучало. Вместо этого она проговорила:

— Жила-была Ив Боуин, будущий член парламента от тори, будущий младший министр, будущий премьер; ультраконсервативная, верящая, что Бог — основа всего, маленькая добродетельная журналисточка, в то же время изображавшая чудище о двух спинах с королем желтой прессы. Бог мой, вот уж найдется чем поживиться газетным волкам. И этот будет вожаком стаи.

Алекс не знал, что сказать, потому единственное, что он ощущал в этот момент, это что его сердце быстро покрывается коркой льда. Даже его слова были какими-то неживыми:

— В то время ты еще не была членом парламента.

— Незначительная разница, которую читатели с готовностью упустят из виду, можешь не сомневаться. Они будут гоготать от восторга, представляя, как мы с ним, сгорая от страсти, крались по коридору отеля в Блэкпуле на наши свидания; воображая меня распростертой на гостиничной кровати, алчущей близости с ним. А на следующее утро я привожу себя в порядок, чтобы выглядеть мисс недотрогой перед своими коллегами. И я живу все эти долгие годы со своей тайной. И действую так, будто считаю аморальным и предосудительным все, за что выступает этот человек.

Алекс во все глаза смотрел на нее. Он вглядывался в такие знакомые черты: эти прямые волосы, ясные карие глаза, немного острый подбородок, немного тонкая верхняя губа. «Это моя жена, — подумал он. — Это та женщина, которую я люблю. С ней я такой, каким не бываю больше ни с кем. Но знаю ли я ее?»

— Разве ты не?.. Разве тогда ты не?.. — невнятно пробормотал он.

Ее глаза потемнели. И когда она заговорила, голос звучал странно, будто издалека.

— Как ты можешь даже спрашивать такое, Алекс?

— Потому что я хочу знать. Я имею право знать.

— Знать — что?

— Что ты за человек, черт возьми.

Она не ответила, но посмотрела на него долгим взглядом, потом сняла с плиты кастрюлю, отнесла ее к раковине и вывалила лапшу «феттучине» в дуршлаг. Подняв несколько лапшинок на вилку, спокойно сказала:

— Ты переварил свою лапшу, Алекс. Не ожидала, что ты способен на такую оплошность.

— Ответь мне, — настаивал он.

— Думаю, я только что это сделала.

— Значит, ошибкой была беременность, но не выбор партнера, — продолжал он. — Ты отлично знала, кто он такой, когда спала с ним. Ты не могла не знать.

— Да, знала. Ты хочешь, чтобы я тебе сказала, что для меня это не имело значения?

— Я хочу, чтобы ты сказала правду.

— Хорошо. Для меня это не имело значения. Я хотела заниматься с ним любовью.

— Почему?

— Он завладел моим разумом. Это то, чем большинство мужчин предпочитает не утруждать себя, когда они стараются соблазнить женщину.

Алекс ухватился за это слово, как за соломинку.

— Он соблазнил тебя.

— В первый раз — да. А потом — нет. Потом желание было взаимным.

— Значит, ты трахалась с ним не один раз?

Вопреки его ожиданиям, ее не задело это слово.

— Я трахалась с ним каждую ночь, пока шла конференция. И почти каждое утро — тоже.

— Великолепно.

Он собрал разложенные газеты, положил их обратно в плетеную газетницу. Потом подошел к плите, схватил сковороду с соусом, вывернул ее в раковину и стал смотреть, как соус с бульканьем утекает в измельчитель. Она все еще стояла рядом с сушилкой для посуды. Он чувствовал ее близость, но был не в силах взглянуть на нее. Он испытывал такое ощущение, будто разуму его был нанесен смертельный удар. Все, что он сумел из себя выдавить, было:

— Значит, это он, Лаксфорд, украл Шарли.

— Он это подстроил. И если он публично признает, что является ее отцом — на первой странице своей газеты — тогда ее вернут.

— Почему ты не хочешь позвонить в полицию?

— Потому что я хочу заставить его раскрыть карты.

— Используя для этого Шарли?

— Используя Шарлотту? Что ты хочешь этим сказать?

При этих словах он снова обрел способность чувствовать, и это обрадовало его.

— Куда он ее упрятал, Ив? Понимает ли она, что происходит? Как она там — голодная, холодная, испуганная до смерти? Ее похитил на улице совершенно незнакомый человек. Ты хоть можешь думать о чем-нибудь другом, кроме спасения своей репутации? Кроме того, каким образом переиграть этого подонка Лаксфорда и заставить его раскрыть карты?

— Только не надо устраивать референдум по проблемам материнства, — спокойно сказала она. — Я в своей жизни совершила ошибку. И заплатила за нее. Я все еще расплачиваюсь за нее. И буду расплачиваться до самой смерти.

— Мы сейчас говорим о ребенке, а не об ошибке в суждениях и взглядах. О десятилетнем ре-бен-ке.