В присутствии врага

Не глядя на Линли, он кратко рассказал ему обо всем, что было, обрисовал каждый день, прошедший после исчезновения Шарлотты Боуин. Перечислил факты, показания свидетелей. Обосновал каждый предпринятый ими шаг. Назвал всех, так или иначе участвовавших в этом событии, и дал им оценку. И, закончив, все так же не сводя глаз с фотографии, сказал:

— Это все, Томми. А теперь уходи.

Линли понял, что пора смягчиться.

— Саймон, — начал он.

Сент-Джеймс прервал его:

— Уходи.

И Линли повиновался.

* * *

Дверь кабинета сейчас была закрыта. Когда Дебора впустила его в дом, дверь была открыта, из чего Линли сделал вывод, что именно туда увела ее Хелен. Не постучав, он повернул круглую дверную ручку.

Дебора сидела на кушетке, обхватив себя руками и втянув голову в плечи. Хелен сидела напротив, на диване. Со словами: «Еще глоточек, Дебора», — она протягивала ей стакан, на что Дебора отвечала:

— Мне кажется, я больше не могу.

Линли окликнул Хелен по имени. В ответ на это Дебора повернулась спиной к двери. Хелен поставила стакан на тумбочку у дивана, успокаивающим жестом коснулась рукой колена Деборы и пошла навстречу Линли. Она вышла в коридор и прикрыла за собой дверь.

— Я сорвался и сожалею об этом, — сказал Линли.

Она нервно усмехнулась.

— Нет, ты не сожалеешь. Полагаю, ты даже доволен. Надеюсь, тебе удалось как следует сорвать злобу.

— Перестань, Хелен. Выслушай меня.

— Скажи, у тебя остались еще какие-нибудь поводы, чтобы учинить нам разнос? Потому что было бы обидно, если бы ты так и ушел, не удовлетворив до конца свою жажду осуждать, наказывать, унижать.

— Хелен, у тебя нет права нарушать закон.

— Так же, как у тебя нет права выносить приговор.

— Но ребенок погиб.

— Не по нашей вине. И я отказываюсь, Томми. Я отказываюсь склонять голову, становиться на колени и просить твоего высочайшего прощения. В этой ситуации я не допустила никаких ошибок. Так же и Саймон. Так же и Дебора.

— За исключением твоей лжи.

— Лжи?!

— В прошлую среду, ночью, ты могла сказать мне правду. Я спрашивал тебя. А ты лгала.

Рука Хелен поползла наверх, к горлу. В тусклом свете коридорной лампы ее темные глаза стали еще темнее.

— Боже мой! — проговорила она. — Ты мерзкий лицемер. В это даже трудно поверить… — Ее пальцы сжались в кулак. — Все это не из-за Шарлотты Боуин, так? Это вообще не имеет отношения к Шарлотте Боуин. Ты пришел сюда и изрыгал гадости как прорванная канализационная труба из-за меня. Потому что я решилась иметь от тебя какие-то секреты. Потому что я не рассказала тебе о том, о чем ты просто не имел права знать.

— Ты что, сошла с ума? Ребенок погиб, Хелен. Погиб! Я думаю, тебе не надо объяснять, что это значит. Так какие могут быть разговоры о правах? Ни у кого, кроме того, кому грозит опасность, нет никаких прав, когда на карту поставлена жизнь.

— За исключением тебя. За исключением Томаса Линли, родившегося в рубашке лорда Эшертона. Вот откуда все идет: Боже всемогущий, оказались задеты твои права! А в данном конкретном случае — право знать. Но знать не о Шарлотте, потому что это лишь симптомы, но не сама болезнь.

— Не превращай это в рассуждения о наших отношениях.

— Мне не нужно ничего превращать. Это видно невооруженным глазом.

— Неужели? Тогда постарайся разглядеть и остальное. Если бы ты ввела меня тогда в курс дела, все могло окончиться по-другому. Она осталась бы жива. Была бы сейчас в своем доме, а не превратилась бы в утопленницу, найденную в канале.

— Только потому, что я сказала бы тебе правду?

— Это было бы хорошим началом.

— У меня не было выбора.

— Это был единственно возможный выбор, который спас бы ей жизнь.

— Да ну? — отступив на шаг, она одарила его пристальным взглядом, в котором читалась только жалость. — Это, конечно, удивит тебя, Томми, и даже станет ударом. Я сожалею, что именно мне приходится тебе об этом говорить, но ты вовсе не всемогущ, хотя и претендуешь на эту роль. Ты не Господь Бог. А теперь, с твоего позволения, я бы хотела проверить, как там Дебора, — Хелен взялась за ручку двери.

— Мы еще не кончили.

— Это ты так считаешь, а мне больше сказать нечего. Совсем.

Она закрыла за собой дверь, а он еще какое-то время тупо смотрел на темные узоры древесных волокон, борясь с растущим желанием ударить кулаком по твердым доскам. Он сам не заметил, как в какой-то момент их разговора его пальцы сжались в кулаки от потребности бить. Сейчас он остро ощутил эту потребность врезать кулаком в стену или в окно, чтобы и почувствовать боль, и причинить ее.

Он заставил себя отойти от кабинета. Заставил выйти на улицу. И уже там заставил себя сделать несколько глубоких вдохов. Он почти слышал голос сержанта Хейверс, оценивающий его разговор с друзьями: «Отличная работа, инспектор. Я даже кое-что для себя записала. Всех обвинили, всех оскорбили и всех от себя оттолкнули. Блестящий способ заручиться их поддержкой и помощью».