Лаксфорд проверил все остальные комнаты. Тихим голосом он звал жену, потому что ему казалось, что сейчас нужна тишина. И даже если бы это было не так, это единственное, что он мог сделать. Он заглянул в кабинет, в комнату для шитья, в комнату для гостей и в спальню. И, наконец, нашел ее в ванной. Она сидела на полу в темноте, уткнув голову в колени и обхватив ее руками. Лунный свет, проходя через листву за окном, создавал кружевные блики на мраморе пола. В полумраке он разглядел рядом с ней смятую целлофановую обертку от печенья с джемом и пустой бумажный пакет из-под молока. Он ощущал зловонный запах рвоты, распространявшийся в воздухе каждый раз, когда его жена делала выдох.
Лаксфорд подобрал с пола обертку от печенья и бумажный пакет и бросил их в корзинку для мусора. Увидел рядом с Фионой еще неоткрытый пакет булочек с инжиром, поднял его с пола и тоже отправил в мусор, прикрыв сверху другой оберткой в надежде, что она не найдет их позднее.
Потом он присел на корточки перед женой. Когда она подняла голову, даже в полумраке ванной он различил капельки пота на ее лице.
— Не смей больше делать это с собой, — сказал ей Лаксфорд. — Завтра он будет дома. Я тебе обещаю.
Ее взгляд был тупо неподвижен. Она как во сне протянула руку за булочкой с инжиром и обнаружила, что ее нет.
— Я хочу знать, — сказала она. — Я хочу знать сейчас.
Накануне он ушел из дома, ничего ей не объяснив. На ее отчаянные вопли: «Что происходит? Где он? Что ты делаешь? Куда ты едешь?» — он только прокричал ей в ответ, что она должна держать себя в руках, что должна успокоиться и дать ему возможность поехать в редакцию, чтобы напечатать историю, которая вернет их сына домой. Она кричала: «Какая история? Что происходит? Где Лео? Какое он имеет отношение к истории?» Она вцепилась в него руками, чтобы он не уходил, не оставлял ее одну. Но он вырвался и оставил ее одну, и бросился на такси обратно в Холборн, проклиная полицию, оставившую его без «порше». А теперь он должен был тащиться в старом «остине» с водителем, не вынимающим сигареты изо рта.
Сейчас Лаксфорд опустился на пол. Он лихорадочно думал, как рассказать ей обо всем том, что произошло за последние шесть дней, а так же о событиях почти одиннадцатилетней давности, ставших их предысторией. И он понял, что ему нужно было просто взять с собой статью из «Сорс» и дать ей прочитать. Это было бы проще, чем безуспешно пытаться искать способ смягчить удар, когда она узнает о той лжи, с которой он жил больше десяти лет.
— Фиона, — сказал он. — Одиннадцать лет назад, когда я был на политической конференции, от меня забеременела одна женщина. Родился ребенок — девочка по имени Шарлотта Боуин. В прошлую среду ее похитили. Похититель требовал от меня, чтобы я признался, что являюсь ее отцом. И чтобы я сделал это на первой странице своей газеты. Я не сделал этого. В воскресенье вечером девочка была найдена мертвой. Тот самый человек — тот, кто похитил Шарлотту — сейчас украл Лео. Он добивается этой статьи в газете. Поэтому завтра я ее напечатаю.
Губы Фионы раскрылись, чтобы что-то сказать, но она ничего не смогла произнести. Потом ее глаза медленно закрылись, и она отвернулась от него.
— Фи, тогда у меня с этой женщиной просто… так получилось, — пробормотал он, — мы не были влюблены друг в друга, это почти ничего не значило. Пролетела между нами какая-то искра, и мы не прошли мимо нее.
— Пожалуйста, — проговорила она.
— Ты и я — мы тогда не были женаты, — продолжал он, стремясь как можно скорее все прояснить. — Мы были знакомы, но между нами еще ничего не было. Ты сказала, что еще не готова к этому. Ты помнишь?
Она подняла руку и, сжав пальцы, спрятала ее у себя на груди.
— Это был только секс, Фиона. Секс и больше ничего. Только и просто-напросто секс. Без любви. То, что случилось, и о чем мы оба потом забыли.
Он уже наговорил лишнего, но не мог остановиться. Он искал правильные слова, чтобы, услышав их, она была бы вынуждена ответить, подать ему какой-то знак, что поняла или простила его.
— Мы ничего не значили друг для друга, — говорил он, — мы были просто мужчина и женщина в постели. Просто… не знаю, как тебе еще объяснить. Просто были…
Она опять резко повернулась к нему. Впилась взглядом в его лицо, как бы стараясь на нем прочесть правду. И сказала лишенным выражения голосом:
— Ты знал о ребенке? Эта женщина сказала тебе о нем? Ты знал о нем все это время?
У него мелькнула мысль солгать. Но он не мог заставить себя сделать это.
— Да, она сказала мне.
— Когда?
— Я знал о ребенке с самого начала.
— С самого начала… — она прошептала эту фразу, как бы вдумываясь в ее смысл. Проговорила ее еще раз. Потом подняла руку над головой, где над ней свешивалось с кронштейна толстое зеленое полотенце. Она стащила его вниз, скомкала в руках. И расплакалась.
Чувствуя себя несчастным, Лаксфорд потянулся к ней, чтобы обнять ее. Она отшатнулась от него.
— Прости меня, — проговорил он.
— Значит, все было ложью.
— Что «все»?
— Наша жизнь. Кем мы были друг другу.
— Нет, это не так.