В пути

— Теперь это изменилось. Папской грамотой, изданной 17 марта 1893 г., освящены постановления главного капитула траппистов, заседавших в Риме, и провозглашено слияние в единый орден под руководством единого верховного игумена трех разделений Траппы, управлявшихся до сего особыми уставами.

Заметив, как внимательно слушает его Дюрталь, аббат продолжал:

— Первый из этих отделов — траппистов цистерцианцев, куда входило, между прочим, аббатство, в котором я гостил, целиком следовал предписаниям XII века, вел иноческую жизнь времен святого Бернара. Лишь в строжайшем толковании признавал он чин святого Бенедикта, дополненный Хартией Милосердия, а также обычаями и правилами цистерцианцев. На том же уставе, только исправленном и переработанном в XVII веке аббатом де Ранее, основывались и два остальных. Причем один из них — бельгийская конгрегация — удалился от статутов, введенных упомянутым аббатом.

Сейчас, повторяю, все трапписты составляют единое учреждение, именуемое «Орден преобразованных цистерцианцев во славу блаженной Приснодевы Марии Траппистской», и воскрешают житие пустынников Средневековья.

— Вы, значит, знаете Дом Этьена, если посещали их обители? — спросил Дюрталь.

— Нет. Я никогда не жил в Великой Траппе. Величавым монастырям, которые устраняют богомольцев в гостиницу, и вообще держатся от них на расстоянии, я предпочитаю бедные малолюдные скиты, в которых смешиваешься с монахами. Слушайте! В нескольких лье от Парижа находится восхитительнейшее убежище, маленький Траппистский монастырь Нотр-Дам-де-Артр, куда случалось мне уединяться. Помимо того, что среди братии есть несколько истинных святых и, что доподлинно пребывает там Господь, но эта обитель способна чаровать также своими трудами, вековыми деревьями, далекой пустынностью в глуши лесов.

Дюрталь заметил:

— Да, но трапписты — суровейший из мужских орденов, и там наверное невыносимо жить.

Вместо ответа, аббат выпустил локоть Дюрталя и схватил его за руки.

— Знаете, — сказал он, пристально глядя ему в глаза, — знаете, туда следует вам ехать и приобщаться к церкви.

— Вы шутите, аббат?

Но священник только сжимал сильнее его руки, и Дюрталь воскликнул:

— Ах! Нет, это не для меня. Я слаб духом, но еще слабее телесно и, даже согласившись, я никогда не перенесу требуемой там жизни. Я свалюсь больным, прибыв туда; потом… потом…

— Что же потом? Я не предлагаю вам навсегда заточиться в монастырь…

— Я думаю, — ответил почти обиженным голосом Дюрталь.

— Но пробыть там с неделю — это как раз сколько вам нужно, чтобы исцелиться. Восемь суток пробегут быстро, и разве не верите вы, что Господь подкрепит ваше решение?

— Это легко сказать, но…

— С точки зрения гигиены… — И аббат с чуть презрительным сожалением усмехнулся. — Прежде всего смею уверить, что вас, как богомольца, не подвергнут тягчайшим испытаниям трапписткой жизни. Вам не обязательно вставать к утрене в два часа, но в три или четыре.

Улыбнувшись на гримасу Дюрталя, аббат продолжал:

— Что касается питания, то вас будут кормить лучше, чем монахов. Разумеется, не дадут ни говядины, ни рыбы, но, конечно, разрешат за трапезой яйцо, если вы не удовольствуетесь овощами.

— А овощи варят в простой соленой воде без приправ…

— Вовсе нет. Соль и вода полагается к ним лишь в дни постов. В остальное время их готовят на масле или молоке, разбавленном водой.

— Благодарю покорно! — воскликнул Дюрталь.

— Но все это превосходно для здоровья, — продолжал священник. — Вы жалуетесь на гастралгии, мигрени, желудочные боли! Я убежден, что такая жизнь в деревне на свежем воздухе вылечит вас лучше прописываемых вам лекарств.

Оставим, наконец, если позволите, вопрос о вашем теле. Промысел Господень исправляет в подобных случаях немощи телесные. Было бы бессмысленно, если б вы захворали у траппистов, и верьте, что вы не заболеете. Это значило бы отринуть кающегося грешника. Но поговорим о душе. Посмейте исследовать ее, взглянуть прямо ей в лицо. Видите ли вы ее? — продолжал аббат, помолчав.

Дюрталь не отвечал.

— Сознайтесь, она страшит вас! — воскликнул священник.

Они прошли несколько шагов, и аббат заговорил:

— Вы утверждаете, что вас подкрепляют толпы в церкви Нотр-Дам-де-Виктуар, духовные веяния церкви Сен-Северин. Что же станется с вами в смиренном храме, где вы будете распростерты бок о бок со святыми? Именем Господним ручаюсь, что вы обретете там помощь, еще неизведанную, и прибавлю, что, принимая вас, Церковь предстанет во всей своей красе. Извлечет свое убранство, ныне заброшенное: подлинные литургии средневековья, истинное церковное пение без соло и органа. Дюрталь с усилием сказал:

— Послушайте, меня пугает ваше предложение. Нет, уверяю вас, я нисколько не расположен заточиться. Я прекрасно сознаю, что в Париже не достигну ничего. Клянусь вам, я не горжусь своей жизнью, и недоволен своей душой, но отсюда… Да я сам ничего не понимаю! Мне необходимо, по крайней мере, убежище смягченное, кроткий монастырь. Есть же, наконец, лечебницы душ, пригодные для таких случаев?