Въ русскихъ и французскихъ тюрьмахъ

Необходимо указать еще на одну причину деморализаціи въ тюрьмахъ, которую я считаю особенно важной, въ виду того, что она одинакова во всѣхъ тюрьмахъ, и что корень ея находится въ самомъ фактѣ лишенія человѣка свободы. Всѣ нарушенія установленныхъ принциповъ нравственности можно свести къ одной первопричинѣ: отсутствію твердой воли. Большинство обитателей нашихъ тюремъ — люди, не обладавшіе достаточной твердостью, чтобы противустоять искушеніямъ, встрѣчавшимся на ихъ жизненномъ пути, или подавить страстный порывъ, мгновенно овладѣвшій ими. Но въ тюрьмѣ, также какъ и въ монастырѣ, арестантъ огражденъ отъ всѣхъ искушеній внѣшняго міра; а его сношенія съ другими людьми такъ ограничены и такъ регулированы, что онъ рѣдко испытываетъ вліяніе сильныхъ страстей. Вслѣдствіе этого, ему рѣдко представляется возможность упражнять и укрѣплять ослабѣвшую волю. Онъ обращенъ въ машину и слѣдуетъ по разъ установленному пути; а тѣ немногіе случаи, когда ему предстоитъ свободный выборъ, такъ рѣдки и ничтожны, что на нихъ развивать свою волю невозможно. Вся жизнь арестанта расписана впереди и распредѣлена заранѣе; ему остается только отдаться ея теченію, слѣпо повиноваться, подъ страхомъ жестокихъ наказаній. При подобныхъ условіяхъ, если онъ даже обладалъ нѣкоторой твердостью воли ранѣе осужденія, послѣдняя исчезаетъ въ тюрьмѣ. А потому, — гдѣ же ему найти силу характера, чтобы противустоять искушеніямъ, которыя внезапно окружатъ его, какъ только онъ выйдетъ за порогъ тюрьмы? Какъ онъ сможетъ подавить первые импульсы страстнаго характера, если въ теченіи многихъ лѣтъ употреблены были всѣ старанія, чтобы убить въ немъ внутреннюю силу сопротивленія, чтобы превратить его въ послушное орудіе въ рукахъ тѣхъ, кто управлялъ имъ?

Вышеуказанный фактъ, по моему мнѣнію, (и мнѣ кажется, что по этому вопросу не можетъ быть двухъ мнѣній), является самымъ строгимъ осужденіемъ всѣхъ системъ, основанныхъ на лишеніи человѣка свободы. Происхожденіе нашихъ системъ наказанія, основанныхъ на систематическомъ подавленіи всѣхъ проявленій индивидуальной воли въ заключенныхъ и на низведеніи людей до степени лишенныхъ разума машинъ, легко объясняется. Оно выросло изъ желанія предотвратить всякія нарушенія дисциплины и изъ стремленія держать въ повиновеніи возможно большее количество арестантовъ при возможно меньшемъ количествѣ надсмотрщиковъ. Дѣйствительно, мы видимъ цѣлую обширную литературу о тюрьмахъ, въ которой господа «спеціалисты» съ наибольшимъ восхищеніемъ говорятъ именно о тѣхъ системахъ, при которыхъ тюремная дисциплина поддерживается при наименьшемъ количествѣ надзирателей. Идеальной тюрьмой въ глазахъ такихъ спеціалистовъ была бы тысяча автоматовъ, встающихъ и работающихъ, ѣдящихъ и идущихъ спать подъ вліяніемъ электрическаго тока, находящагося въ распоряженіи одного единственнаго надзирателя. Но если наши современныя, усовершенствованныя тюрьмы и сокращаютъ, можетъ быть, въ государственномъ бюджетѣ нѣкоторые сравнительно мелкіе расходы, зато онѣ являются главными виновницами за тотъ ужасающій процентъ рецидивистовъ, какой наблюдается теперь во всѣхъ странахъ Европы. Чѣмъ менѣе тюрьмы приближаются къ идеалу, выработанному тюремными спеціалистами, тѣмъ менѣе онѣ даютъ рецидивистовъ[70]. Не должно удивляться, что люди, пріученные быть машинами, не въ силахъ приспособиться къ жизни въ обществѣ.

Обыкновенно бываетъ такъ, что тотчасъ же по выходѣ изъ тюрьмы арестантъ сталкивается со своими бывшими сотоварищами, поджидающими его при выходѣ. Они принимаютъ его по-братски, и почти тотчасъ же по освобожденіи онъ снова попадаетъ въ тотъ же потокъ, который однажды уже принесъ его къ стѣнамъ тюрьмы. Всякаго рода филантропы и «общество для помощи освобожденнымъ арестантамъ», въ сущности, мало помогаютъ злу. Имъ приходится передѣлывать то, что сдѣлано тюрьмою, сглаживать тѣ слѣды, которые тюрьма оставила на освобожденномъ. Въ то время, какъ вліяніе честныхъ людей, которые протянули бы братскую руку прежде, чѣмъ человѣкъ попалъ подъ судъ, могло бы спасти его отъ проступковъ, доведшихъ его до тюрьмы, — теперь, когда онъ прошелъ курсъ тюремнаго обученія, всѣ усилія филантроповъ, въ большинствѣ случаевъ, не поведутъ ни къ какимъ результатамъ.

И какая разница между братскимъ пріемомъ, какимъ встрѣчаютъ освобожденнаго его бывшіе сотоварищи, и отношеніемъ къ нему «честныхъ гражданъ», скрывающихъ подъ наружнымъ покровомъ христіанства свой фарисейскій эгоизмъ! Для нихъ освобожденный арестантъ является чѣмъ-то въ родѣ зачумленнаго. Кто изъ нихъ рѣшится, какъ это дѣлалъ долгіе годы д-ръ Кэмпбелль въ Эдинбургѣ, пригласить его въ свой домъ и сказать ему: «Вотъ тебѣ комната; садись за мой столъ и будь членомъ моей семьи, пока мы подыщемъ работу?» Человѣкъ, выпущенный изъ тюрьмы, болѣе всякаго другого нуждается въ поддержкѣ, нуждается въ братской рукѣ, протянутой къ нему, но общество, употребивши всѣ усилія, чтобы сдѣлать изъ него врага общества, прививъ ему пороки, развиваемые тюрьмой, отказываетъ ему именно въ той братской помощи, которая ему такъ нужна.