В русском жанре. Из жизни читателя

Каких только Лениных не наплодили советские мастера кис­ти и резца, жаль, что почти всё это сгинуло и сгнило. Пом­ню, в клубе автоколонны города Яранска Кировской области снятый по причине ремонта помещения со стены Ильич ле­жал на диване: фанерный, с негнущимися плоскими руками в карманах негнущихся плоских брюк, в плоских, одномер­ных ботиночках. А во дворе Саратовской табачной фабрики в унылом производственном пейзаже Ленин возникал вдруг в совершенно свадебном обличье: густо-чёрном костюме с белоснежным платочком в кармашке, похожим на хри­зантему; рожица задорная, кулачок воздет над головою, так и кажется, что прокричит: «Горько!».

***

«...шершавым языком плаката», оказывается, не изобретено Маяковским, а было если не ходячим, то общеупотребитель­ным. «Шершавым газетным языком повествуют о произво­ле...» — писал ещё в 1905 году Борис Садовской в журнале «Весы».

***

Самые откровенные письма (не по фактам, а по степени от­крытости, доходящей до откровения) читать более неловко, чем даже узнавать из тех же писем что-то не предназначен­ное для стороннего читателя. Попытка письменного соеди­нения душ противоречит неким правилам, которые, наряду с литературными жанрами, имеет и эпистолярный, коли письма публикуются.

Переписка Пастернака с Цветаевой, где она словно бы электризует своей взвинченностью чувств адресата, не по­могает мне понять поэта, но уводит от него в сторону.

***

Я очень люблю поэзию Евгения Рейна. Его близость Некрасову, как никакого из современных поэтов, точнее, единственного из современных поэтов, для меня столь очевидная, скажи я об этом, вызывает даже не удивление, а ироническое, за­ведомое неприятие. Твардовский — Некрасов, дескать, само собою, но Рейн!

Из книги Рейна «Мне скучно без Довлатова» выписал два замечательных примера его невероятно буквальной непо­средственности в поэзии, два его самопризнания.

«Я повёл его на Неглинку в армянский ресторан “Арарат”. То, что произошло там, я уже описал в стихах. (Читайте в этой же книге поэму “Арарат”)».

«И я пошёл смотреть “Мальтийского сокола”. (Мою поэму “Мальтийский сокол” можно прочесть в этой книге.)».

А? Ну кто ещё из наших поэтов этак может отсылать?

***

У слова «зависть» нет синонима. Я, во всяком случае, не нашёл его ни в голове своей, ни в словарях.

***

«Сия брошюра предназначена не для всех, а для духовно бо­лящих и имеющих большую нужду в лечении и душевном врачестве... <...> При невозможности совершения такой исповеди разом (из-за большого количества грехов) можно исповедоваться постепенно одному священнику по 20—40 грехов в один раз (приём), распределив все свои грехи». Приводятся примеры исповедуемых грехов. «Использовала в пищу приправу».

«Согрешала гортанобесием, то есть держанием с услаж­дением во рту вкусной пищи».

«Ходила в воскресные дни в лес за грибами и ягодами».«Мочилась при посторонних мужчинах и шутила по этому поводу».

«Имела союз с нечестивыми».

«Работала парикмахером».

Брошюра «Лекарство от греха» издана Саратовским Свято- Алексеевским женским монастырём. Издание осуществлено при содействии православного фонда «Благовест». Саратов, 1996, 4 п. л. Тираж 15 ООО.

***

Писатель Ч. по профессии был писатель из народа: я уж как-то раз описал разновидности провинциальных союз-писателей, которым требовалось для успеха некое амплуа внутри пи­сательского. Так вот, Ч. был писатель из народа. Он сочинял бессмысленно-безмятежные, не без проблесков некоего коро­вьего юмора, повести про деревенских чудаков, само собой, подражая и безумно завидуя Шукшину, успех которого поро­дил в семидесятые годы толпу подражателей, полагавших, что и они могут, потому как из народной жизни произошли.

Любил Ч., напившись и предварительно выяснив, что ре­дактора прозы, то есть меня, нет на работе (ни разу не застал), явиться в редакцию журнала и, притворяясь более пьяным, чем есть, кричать на бледнеющих редактрис из отдела прозы: «Где он,..., порежу суку, жидам продался, а русских печатать не хочет,...!» Покуражась не более десяти минут, он смывался. Когда при встрече с ним, трезвым, на собраниях в СП я пытал­ся ему пенять, он, коротенький, с дурно пахнущим сырым ли­цом, потирая руки, бормотал, что ничего не помнит, и скверно улыбался.

Ч. разнообразил тусклое течение дней писательской ор­ганизации.

То соседка его, очень почтенная неюная девушка, даже не она сама по застенчивости, а мать её, сообщит в организа­цию, что Ч. предложил её дочери: «Заходи—впендюрю, чего целкой ходить!». То уже целая группа соседей напишет в СП жалобу, где описывается, как Ч. мочился во двор с балкона, крича при этом: «Я писатель, на вас хотел ссать и ссу!». То ди­ректорша книжного магазина звонит секретарю СП и умо­ляет увести из её магазина Ч., требующего продать ему его книгу, о которой директорша даже не слышала. Выясняется, что книга лишь запланирована в местном издательстве, но Ч., уводимый секретарём из магазина, всё равно кричал дирек­торше, размахивая красным членским билетом: «Продай,..., пожалеешь!»