Ботошаны небольшой уютный городок. В центре много особняков в садах за чугунными оградами, по окраинам небольшие одноэтажные домики и огороды. Город не пострадал от войны. Сваричевский и я приехали в Ботошаны и удивились, что в городе почти нет жителей. Мы заехали во двор большого особняка, где расположился штабной повар. Мне показалось, что я в Останкинском музее: много великолепных комнат, с громадными окнами, занавешенными шелком. В залах от пола до потолка зеркала в золоченых рамах, роскошные хрустальные люстры. На полках буфетов красивая посуда. Мы сели пообедать за великолепно сервированный стол. Кроме нас, здесь был майор Знаменский из отдела контрразведки… Я писал, что в Шаргороде продавали по сходной цене самогон. В Молдавии и в Румынии появилось в изобилии виноградное вино. Мы вкусно обедали, обильно запивая им все – от супа до компота. К концу трапезы мы чувствовали себя довольными, как полные бурдюки. Вышли из-за стола, походили по комнатам. Потом «фюрер» подошел к повозке, вытащил большущую бутыль с вином и стал пить прямо из горлышка. Я удивлялся, куда это все в него льется? Оторвавшись, он передал бутыль мне, и я обнаружил в себе еще достаточно места для божественной влаги. Потом пошли с полковником отдыхать. Бурылев затопил печь. Я лег на диван головой к пылающим дровам и уснул… Меня разбудила Женя. В ее больших глазах я прочел страх. «Что случилось?» – спросил я. Женя с ужасом объяснила на хорошем немецком языке: не подоспей она вовремя, и моя столь милая ее душе шевелюра погибла бы в огне. Спал я, конечно, крепко.
Для разведотдела отвели большой богатый дом. Владельцы оставили его, не увезя даже мебели. На стене висели красивые часы со светящимся циферблатом. Остался рояль. Даниленко, Лиза, Женя и я расположились в большой комнате. Пошла обычная работа разведотдела во время обороны. Постепенно в город стали возвращаться жители, преимущественно евреи. Открыли магазины, началась какая-то жизнь.
Я находился под впечатлением роскоши того дома, где мы остановились с полковником в первый день приезда в Ботошаны. Я позвал Женю посмотреть его. Вообще все свое свободное время я проводил с Женей. Это была счастливая пора в нашей жизни. Все в Жене нравилось мне: и то, что приходилось говорить с ней по-немецки, учить ее русскому языку, ее реакция на некоторые мои поступки. Как-то она в знак огорчения побежала по комнате и совершенно неожиданно сделала шпагат и уронила голову к вытянутой ноге, как балерина. Ну это уж совсем показалось мне необыкновенным. Так вот, мы отправились в дом, показавшийся мне дворцом. Мы пошли по пустым нетронутым комнатам. В каком-то закоулке нас встретила старуха, спросила, что нам нужно. Женя ответила: мы пришли просто посмотреть. Старуха объяснила: дом принадлежит румынскому офицеру, он уехал, а ее оставил присмотреть за имуществом. Она не знает, где ее хозяин, куда уехал, когда вернется, спросила, не намерены ли мы купить дом. В тот момент покупка дома не входила в мои намерения. Но воспитанный на принципах гимна мирового пролетариата «кто был ничем, тот станет всем», я объявил старухе через переводчицу РО штаба 40 Армии Глюкман Женю: «Ваш хозяин никогда сюда не вернется. Возьмите этот дом и все имущество себе». Не дожидаясь благодарности осчастливленной, я удалился в сопровождении переводчицы.
Как я уже сказал, город постепенно заселялся. И вот я решил купить себе ручные часы. Невозможно преуменьшить значения этого события. Ручные или карманные часы до войны были у нас редкостью. В отделе ими обладал разве что Сваричевский. Только заграницей я почувствовал возможность обзавестись этим механизмом. Пошли с Женей на бойкое место в Ботошанах. Там у погребков или просто, подпирая стены домов, стояли мальчики биндюжного вида с пейсами. Женя спросила одного из них, можно ли купить часы. Разумеется, какие угодно. Все дело в цене. У меня было 500 рублей и их хватило на довольно изящные, но скверные по качеству ручные часы. Их и купили. Продавец честно сказал мне: «Они на ходу, но, если сломаются, то чинить их никто не станет». Я же был уверен, что в вопросе с часами важно начать, потом эта проблема снимется. Я оказался прав.