Женя вернулась с ВПУ. Она рассказала, что было страшно: их бомбили и обстреливали, а Даниленко философствовал по поводу голубого неба. Кругом бушевала война, а в садах пышно цвели яблони. Большеглазая золотоволосая Женя сидела на траве в заброшенном саду. Я лежал, положив голову ей на колени. Я рассказывал о себе, о братьях, матери, о моем несчастном отце. Я говорил половину по-русски, половину по-немецки. Она гладила мне волосы и все понимала. А потом я пошел дежурить, и ночь не казалась мне такой темной, а работа утомительной.
Лиза и Женя жили вместе в отдельной хате. Даниленко и я приходили туда, когда были свободны. Мы жили в достатке. В офицерский дополнительный паек входили хорошие продукты, неплохо кормили в столовой. Но хотелось домашнего: Женя хорошо готовила. И вот я, в сопровождении ездового Бурылева, отправился по окрестным деревням за продуктами. Рубль шел за 100 румынских лей, я был богат и весел. Поездив, мы достали несколько кур и барашка. Часть «добычи» отдали «фюреру». И вдруг подполковник Гребенюк потребовал барашка. Я возмутился и барашка не отдал. Снабжение замполита не входило в мои обязанности. Обошлось. Женя и Лиза приготовили обед, мы пообедали по-домашнему. А дни бежали, мы занимались обычными делами и все свободное время тренировались на манеже под руководством «фюрера».
Армия готовилась к наступлению. Конечно, мы не знали, когда и где оно начнется… Получили приказ – сформировать группу радиоразведки, работавшую на нас и числящуюся при полку связи. Нужны были переводчики. Капитан Мельничук откомандировался в Черновицы за благонадежными евреями. Он съездил и привез толпу горластых мальчишек, среди которых наиболее предприимчивым оказался Рабинович. В эту группу перевели и Женю. Группа работала круглые сутки. Радисты настраивались на немецкие и румынские радиостанции, ловили передачи. Это была кропотливая ответственная работа. Женя переехала в расположение группы. Видеться с нею стало труднее, но для меня не существовало преград.
Требовалось разведать оборону противника. Мы знали настроения румынских солдат. Даниленко и я считали возможным договориться с пленными, вернуть их через линию фронта в подразделения с тем, чтобы уговорить небольшие гарнизоны дотов перейти к нам. Среди пленных нашлись готовые выполнить такую задачу. Мы брались организовать такую операцию. Но нам не разрешили. Все-таки систему, устройство дотов, оборону румын мы знали от пленных достаточно хорошо. Требовалось изучить состояние дорог в направлении возможного наступления. Пленные солдаты, по большей части мужички, мало ездившие, дорог не знали, да и в карте не разбирались. Опять мы с Даниленко хорошо обдумали способ решения этого важного вопроса. Поедем в Ботошаны, соберем евреев коммерсантов. Они наверняка знают карту и состояние дорог. Почему евреи? Да потому что именно они съехались в Ботошаны, от них можно было ожидать хорошей информации: немцев и режим Антонеско они равно ненавидели. К нам относились хорошо. Наш план был принят.
Даниленко и я сели в «виллис» и вечером прикатили в Ботошаны. В городе было полно людей. Мы вошли в какой-то дом к спросили хозяина, понимает ли он по-немецки. Оказалось, что мы нашли сразу нужного человека. Мы попросили его пригласить несколько своих знакомых, знающих местность. Люди пришли, мы расстелили карту и завели беседу. Все шло нормально. Вдруг с шумом вошли бойцы во главе с лейтенантом. Попросили всех удалиться, кроме меня и Даниленко, у нас потребовали документы. Через минуту лейтенант улыбался, приносил извинения за то, что прервал работу и объяснил: в комендатуру явились гражданские лица и объявили, что два военных, из которых один с усами и в надвинутом на глаза капюшоне плащ-палатки, ведут подозрительные беседы с честными коммерсантами. Ботошанские евреи проявили политическую бдительность. Установив, что мы не шпионы, они заговорили еще более охотно и приветливо. Мы собрали большую информацию и вернулись в Корни.
Вскоре здесь произошли два печальных события: первое из них – сняли с должности капитана Сетенко и назначили его командиром батальона. Случилось же вот что: мы долго не могли добыть пленного. Сетенко недели две безуспешно организовывал поиск за поиском. И вдруг решил: собрал группу разведчиков и напоил перед выходом в поиск. Пьяные ребята нарвались на боевое охранение румын, потеряли из двенадцати восемь человек и приползли ни с чем. Для такого опытного человека, как Сетенко, это было непростительно. Потому его и убрали из разведки. Перед отъездом капитан устроил прощальный ужин. Мы сидели, грустили и пили виноградное вино, подправленное спиртом. Я здорово напился от грусти (с Сетенко я был знаком с 1942 г.) и Женя с бойцом из охраны отвела меня спать. По дороге я говорил, что намерен застрелить майора Прочаева – своего прямого начальника. Не знаю почему, так овладели мной страсти.