В садах Эпикура

Женя и я посетили Лару – супругу Яши Шварца. Он столько раз показывал мне фотографию этой юной красавицы, что я узнал бы ее в тысячной толпе. Женя представляла ее столь же хорошо. Мы явились по данному нам адресу, постучали, за дверью спросили: «Кто там?» Мы назвались друзьями Яши. Дверь открылась. Электричество почему-то выключилось, и при тусклом свете керосиновой лампы я увидел пожилую женщину, даже отдаленно не напоминавшую роскошный портрет Яшиной жены. «Боже мой! – подумал я про себя. – Как война изменила человека! Когда бедный Яша вернется домой, он должен будет потребовать у этой женщины удостоверение личности». Женя тоже молчала. Потом включилось электричество. Сомнений не оставалось: перед нами сидела самозванка. Никаких следов былой красоты. Громадным усилием воли я заставил себя отказаться от немедленного разоблачения. Лара не очень интересовалась подробностями, которые мы могли бы сообщить ей о супруге – воине. Она получала письма и была достаточно информирована. О нас ей тоже Яша писал. Так мы посидели немного и ушли. Оказавшись на улице вдвоем с Женей, я сказал: «Что делать? Яше кто-то подменил жену! На телеграф, и немедленно!» Тут Женя открыла мне тайну. Перед нашим отъездом в Москву Яша ей признался, что показывал нам трофейную фотографию, он мечтал о такой жене, а в действительности имел другую. Он просил Женю не рассказывать мне про это. Она и не рассказала. Вскоре Яша демобилизовался и приехал в Москву. Мы снова встретились с доброй, хорошей Ларой и стали друзьями.

Женя и я – двое в серых шинелях – ходили по осенней Москве. Жене город нравился, хотя по вечерам на улицах было темно. Не хватало электроэнергии. Мы бывали в кино, смотрели, главным образом, трофейные фильмы. Пользуясь своим отпускным удостоверением и почетным положением фронтового офицера, я достал билеты в Большой театр на «Лебединое озеро». Я видел этот балет еще до войны. Женя смотрела его впервые. Ей, как и мне, очень понравились и балет, и театр.

Нужно было думать о хлебе насущном. На всю Москву существовал единственный пункт, где выдавали продукты по аттестатам офицерам-отпускникам. Располагался он на Стромынке в Сокольниках, в бывшем студенческом общежитии МГУ. Я захватил два чемодана (продуктов предстояло взять много) и отправился в путь. В метро «Сокольники» меня схватил патруль с лейтенантом во главе. Оказалось, что я не заметил этого воинского начальника и не поприветствовал его. Можно было бы спорить, ведь я-то пребывал в чине старшего лейтенанта. Однако спор грозил задержать меня на каком-нибудь деле вроде уборки мусора во дворе военной комендатуры, и я, принеся извинения, получил свободу. Кстати, столь же разумно поступили еще человек пять командиров в моем чине и капитан, попавшиеся на глаза этому сопляку. Я пришел на Стромынку. Там толпилось море отпускников. Как можно было столь паршиво организовать снабжение этих людей, дороживших не то, что днем, – часом!? Я выстоял в разных очередях по оформлению получения и получению продуктов с утра до позднего вечера. Вознаграждало одно: продукты выдали хорошие без всяких заменителей, и я, отоваренный, притащился домой.

Не помню, как прошли октябрьские праздники. По-моему, без торжеств. Даже водки я дома не выпил: не было. Кажется, мы пошли в гости к управляющей домами поселка Сокол Александре Михайловне. Эта дама-лошадь числилась в подругах моей матери, которая ей шила гигантские корсеты и бюстгальтеры-гамаки. В качестве вознаграждения мать получала дружбу. Мы посидели с ней и ее мужем – молчаливым мужчиной с грустными глазами охотничьей собаки, истощившейся на ловле. Он мне сообщил, что работает над диссертацией по архитектуре: трудно сейчас не кандидатам наук.