В садах Эпикура

К лету 1949 года все орденоносцы, кроме меня, проявили странную инициативу: они выразили желание отказаться от льгот, представляемых орденами: от денег, выдававшихся ежемесячно за каждый орден, от бесплатного проезда на городском транспорте, от бесплатного проезда по железным дорогам один раз в год. Эта замечательная инициатива, которой я, к сожалению, не проявлял, была поддержана партией и правительством. В результате я стоял в общей очереди за билетами на поезд и держался за карман, в котором лежали деньги. Очередь была длиннейшая. Записался я в нее за неделю до отъезда. Два раза в сутки являлся для переклички. Билет давали по предъявлению путевки. В один из последних дней стояния ко мне подошли двое – парень и девушка. Где-то, когда-то я их видел, но знакомы мы не были. Девушка спросила: «Ты куда едешь, в Геленджик?» Я кивнул головой. Она продолжала: «Мы тоже, возьми нам билеты». Я согласился. Мы познакомились. Парня звали Лешей, девушку – Аней. Оба учились на пятом курсе юридического факультета, считались женихом и невестой и теперь ехали в Геленджик на испытание чувств или на генеральную репетицию. Ребята мне понравились. Я взял им билеты. Ехать пришлось через Туапсе. Это значит, что до Геленджика предстояло добираться не на автобусе, как из Новороссийска, а морем на пароходе часа четыре. Я вспомнил мертвую зыбь 1947 года и у меня закрутило в желудке. Но выбора не было. Я простился с Женей, ходившей на последних месяцах беременности и напоминавшей главного барабанщика из духового оркестра.

Незаметно промелькнули двое суток в поезде. Я очень быстро сошелся с моими новыми знакомыми. Казалось, что мы знаем друг друга давным-давно. Леша и Аня очень удивлялись моему увлечению древностью, говорили о неактуальности римско-армянских отношений. Я не спорил, не хотелось. Лежал на полке, курил, наслаждался отсутствием старых знакомых. Хорошо было сознавать, что никто меня здесь не знает, никому нет до меня дела. Нет, меня не огорчало отсутствие Руфины и даже Софки. Я думал о том, как выйду на танцплощадку, закружусь среди незнакомок, найду самую красивую девчонку и не скажу даже, как меня зовут и ее про это не спрошу.

На рассвете чудесного августовского утра мы высадились на безлюдном вокзале в Туапсе. Кое-как узнали, где пристань, и двинулись туда по пустым улицам, благоухающим листьями деревьев, цветами, росой. Устроились на скамейке в скверике. Стали ждать. Болтали, курили, доедали остатки провизии, взятой на дорогу. Пришли на пристань. Здесь собралось немного людей, у причала покачивался пароходик «Орион». Мы поднялись по трапу на чисто вымытую палубу, положили чемоданы и устроились прямо на полу. Я с трепетом ждал начала плавания. Вспомнил снова, как позеленели на мертвой зыби экскурсанты – любители морских прогулок в 1947 году. «Орион» тронулся. Прошел час, все было хорошо. Никто не чувствовал приступов морской болезни. С одной стороны виднелся зеленый берег, с другой – море сливалось с горизонтом. В солнечном блеске ныряли и выпрыгивали из воды дельфины. Я спустился с палубы и подошел к борту, где толпились другие пассажиры. Из трюма вылез запачканный мазутом парень. Он встал рядом со мной. Скривив морду, с великим презрением смотрел вдаль. Потом он сказал, ни к кому не обращаясь: «Разве же это море?» Я поднял на него глаза и спросил: «А что это такое?» Измазученный парень небрежно швырнул: «Лужа! Вот что это такое! Тихий океан! Вот это да!» Я заинтересовался его путешествиями. Он рассказал о том, что два раза плавал вокруг света, сообщил подробности о «Мысе Доброй Надежды», об Австралии. Все кругом слушали, открыв рот, и, кажется, проникались презрением к Черному морю. Парень уже обращался ко мне: «А вот какой был случай: знаешь птицу альбатроса? Хорошо! Так вот, как-то наша буфетчица вышла на палубу, и альбатрос взял и сел ей на плечо. Не успели и глазом моргнуть, как он ее долбанул клювом в голову. Сразу умерла!» Люди удивлялись, а я сказал: «Ну, друг, это чепуха! Когда я путешествовал по Новой Зеландии, то попал к дикарям маури…» Все засмеялись, а мореплаватель заткнулся и пошел в трюм. Через несколько часов плавания мы высадились в Геленджике, и благополучно добрались до санатория, набитого отдыхающими до уровня трехсменного питания в громадной столовой. Мы пробились в первую смену.

Были солнце и море, ласковые и величественные. Кроме них – паршивейшая публика, в значительной части не имевшая отношения к Университету. Кто-то в месткоме МГУ роскошно торговал путевками.