В садах Эпикура

В тот раз мы о чем-то поговорили и разошлись. Виталий и я почти ровесники. Кажется, он родился в 1923 году. Учился он на юридическом факультете МГУ, окончил его одновременно со мной и тогда же поступил в аспирантуру. Судьба свела нас с ним в аспирантской комнатенке библиотеки им. Горького. Там его баловали, как и меня. Однажды вечером, закончив занятия, мы пошли с ним домой. Закурили на морозе. Решили пройтись пешком по улице Горького. Заговорили о женщинах. Разговор вертелся вокруг персональных дел, связанных с супружескими изменами. Достаточно осторожно мы выяснили полное совпадение взглядов на этот предмет. Взгляды наши совпадали, но были совершенно противоположны партийной точке зрения на сей предмет. И Виталий и я оказались принципиальными противниками строгой Моногамии. По нашему мнению, интеллигентность заключается в том, чтобы не замечать супружеских грехов. В это время я выработал классическое определение супружеской измены – это один из многочисленных случаев жизни, который по нелепой случайности становится известным мужу или жене. Аспирант юридического факультета Кабатов принял это определение без оговорок и поправок. Я был польщен. Обнаружив сходство воззрений на проблемы семьи и брака, мы заговорили об идеологических мерах партии в последние годы, в частности, о литературно-философско-музыкальных вариациях А. А. Жданова. Как-то получалось, что и Виталию и мне они показались смешноватыми. И мы посмеялись. Борьба с космополитизмом вызывала у Виталия и у меня глубокое чувство презрения к ее зачинателям. Когда мы пришли к этим заключениям, то обнаружилось, что мы добрались пешком до поселка Сокол. Это от Моховой-то! С этого вечера и началась наша дружба. Мы встречались ежедневно в библиотеке, проводили вместе выходные дни, вечерами играли в шахматы. Проигравший молчаливо злился на выигравшего, но это только в момент игры. С Виталием и Саидой познакомились моя мать и Женя. Однако постоянным гостем Кабатовых стал именно я. Я уходил от них, когда Саида начинала расставлять раскладушки. Не было проблемы, которую мы не обсудили бы с полной откровенностью при полной свободе слова и мысли. Все подвергалось критическому переосмыслению: политическая трепотня, пропагандистская липа, космополитизм, индустриализация, массовые аресты, гениальность великого вождя, окружавшие его верные соратники. Мы обсуждали, смеялись, негодовали. Саида полностью разделяла наши взгляды. Зато массу неприятностей мы доставили матери Саиды – старой коммунистке, твердой в вере. Против нее мы повали тончайшую антирелигиозную пропаганду. Она очень сердилась, когда ее суровая догма разбивалась о нашу ироническую, но строгую логику. Я ее немного стеснялся, а Виталий каждый раз ставил ей вопросики, в ответ на которые она открывала рот, как рыба, махала руками и восклицала: «Что будет с вашей страной, когда дела перейдут вашему поколению?!» Виталий и я старались успокоить старую коммунистку, обещали позаботиться о стране. Она была еврейкой, работала в сельскохозяйственном издательстве. Борьба с космополитизмом обрушилась на нее, как лавина. Пожилая женщина пыталась объяснить ее для себя необходимостью, сложностью исторического момента, но ничего из этого не получалось, а Виталий толкал вопросик за вопросиком. Получалось здорово. Мы нередко шагали пешком вдоль улицы Горького и дальше по Ленинградскому шоссе, и не иссякали темы для разговоров и не было нам скучно друг с другом.