В садах Эпикура

Теперь начались мучения, связанные с третьей главой. Именно она казалась самой трудной. Я искренне надеялся, что написав ее, уже не встречу сложностей. Так было перед каждой главой. При этом глава, написанная и отданная Тамаре Михайловне или Анатолию Георгиевичу, казалась мне легкой и пустяковой. Так или иначе, я вымучивал начало. Два-три дня прошли в куреве, в беседах с Виталием, Ноной Скегиной, являвшейся навестить меня в библиотеке им. Горького. Однажды, промаявшись день, я возвращался в Сокол. По дороге все думал, как начать главу. Пришел домой. Было поздно. Я поужинал. Мать, Наташа, Женя спали. Я вышел на нашу полутемную кухню, сел на табуретку, отодвинул из-под носа ведро с мусором. Закурил. И вдруг у меня сложилась неуклюжая, но полностью выражавшая мою мысль, фраза. Я тут же ее записал. Нет смысла ее сюда переписывать. Но она открыла путь к четкой формулировке: «Задачей написания настоящего очерка является проследить, как социально-экономическая обстановка преломлялась в умах современников и в каком направлении развивалась идеология». Глава о классах и классовой борьбе была обобщающей, писалась на основе литературы. Новая глава опиралась полностью на источники и, как мне казалось, подготовила переход ко второй части работы. Она кончалась словами: «Среди множества идеологических течений конца 3 и начала 4 вв., ведущих между собою борьбу, выделяются три основные: неоплатонизм, манихейство, и католическое христианство, изучению борьбы между которыми и ее результатам посвящены последующие главы работы». Этим я закончил вводную часть диссертации. И третью главу одобрила Тамара Михайловна и опять удивилась темпам работы. А я опять прожил трудный месяц.

Было хорошее московское лето. Конечно, у меня отсутствовало время для сибаритства и для беспечных любований природой. Но я не мог жить, как летописец Нестор, потому что мне стукнуло только 30 лет. А это имеет некоторое значение. Было всякое, как сказал поэт. Случались неожиданные встречи. Тогда являлись коротенькие стихи вроде этого:

Молчаливая грусть желтоватых огней
И дыханье цветов задремавшего сада.
Кто-то встретился здесь в паутине путей,
И любовь улыбнулась от первого взгляда.

Этот маленький парк не пришлось обойти:

Слишком поздно сошлись на аллейках погнутых,
Но спасибо судьбе, что свела на пути,
За печальную радость красивой минуты.

Как-то я получил приглашение от Вити Смирина приехать на дачу под Москву. Разумеется, приглашение было принято, и я отправился в гости с двумя однокурсниками Смирина – Германом Дилигенским и Феликсом Арским. Витя Смирин занимался на первом курсе аспирантуры, а руководил им С. Л. Утченко. Попал он в аспирантуру не без труда, хотя блестяще учился и проявил большие способности. Декан факультета Арцыховский не любил не только меня. Однако профессор Моисей Менделевич Смирин обратился к ректору, и дело уладилось. Герман Дилигенский попал в аспирантуру Сектора Древней Истории: помог ему, конечно, Сергей Львович Утченко. Что касается легкомысленного Феликса Арского, то он устроился работать в какую-то большую редакцию и чувствовал себя хорошо.

Мы высадились из электрички и пошли вдоль платформы. Предстояло отыскать дачу Смириных. Мы вытащили план, начерченный Витей, и стали ориентироваться. Вдруг на перроне появилась Нона Скегина. Она важно шагала в роскошном японском халате, который нес ее, словно мужчина на руках. Мы удивились друг другу. Оказывается, папа Скегин имел здесь дачу, и Нона сибаритствовала. Конечно, она знала, куда нам идти, конечно она была совсем свободна, конечно, она тут же решила идти с нами к Смирину. Мы подождали, пока Нона переоделась в менее величественный наряд и тронулись в путь. Встретили нас очень хорошо, накормили вкусным обедом с умеренной выпивкой. Моисей Менделевич посидел с нами, и никто не чувствовал, что рядом доктор, профессор, лауреат Сталинской премии. Среди нас весело шутил, просто разговаривал очень добрый интеллигентный человек. Потом мы отправились погулять в лес. Незаметно прошел день. Вечером мы отправились в Москву в отличном настроении. А чуть позднее, Нона Скегина, утомившись пребыванием на даче, поехала отдохнуть на юг. Она мне сообщила об этом с завидной небрежностью и попросила пожелать ей удачи. Я написал небольшое стихотворение, начинавшееся так:

Называется Хостой роскошный курорт,
Там магнолии поят тоской ароматов.
Гарантирует воздух девицам аборт
И тоскующим женщинам к чувствам заплату.

Ноне стихотворение понравилось, рифму «курорт – аборт» она нашла неожиданной. Мы расстались, как обычно, весело.