Наступил сентябрь 1952 года. У меня оставался год для завершения и защиты диссертации. Я не сомневался, что успею это сделать. Я работал над одной из самых сложных глав, которая называлась «Римский неоплатонизм в конце 3 нач. 4 вв. н. э. и его социальное значение». Предшественника в нашей историографии у меня не было. Я писал с чувством: «Классическая философия, которая в борьбе с пережитками родоплеменных отношений устами Прометея свидетельствовала о своей ненависти к старым богам и, пытливо обращаясь к природе вещей, пыталась научно опровергнуть богов, эта философия в период кризиса рабовладельческих отношений встала на их защиту, все больше вырождаясь в богословие». С моей точки зрения, это звучало. Я с наслаждением издевался над авторами макета первого тома «Истории философии», выпущенного в 1950 году. Читая это коллективное творение, я убеждался в том, что его составители – это сплошные Домбровские. Значит моя полемика с мичуринцем в языкознании приобретала общее значение. Приведя характеристику, данную неоплатонизму Марксом и Энгельсом, я удивлялся: «Совершенно непонятно, почему эту блестящую характеристику авторы макета учебника “История философии” отвергли и, отведя характеристике неоплатонизма один абзац, предпочли написать, что неоплатонизм есть вырождение линии Платона… в агностицизм, в мистические бредни, в эклектическую окрошку из различных верований восточных и западных религий самого реакционного вида, выдвинутых в античном обществе “врагами науки и рабовладельческой демократии”. Несмотря на таящийся в этом определении темперамент, остаются абсолютно неясными отдельные компоненты “эклектической окрошки”, выражаясь философским языком, а так же неизвестно, кого в 3–4 вв. авторы считают “врагами” и “друзьями” науки и рабовладельческой демократии. Скажем со своей стороны, что если неоплатонизм создан “врагами науки и рабовладельческой демократии”, то особенно активно выступило против него христианство в лице Евсевия, Лактанция, Блаженного Августина и прочих подобных “поборников демократии” и “друзей науки”. Такой нелепый вывод вытекает из определения неоплатонизма, сделанного авторами макета потому, что они наивно отождествляют античный материализм с идеологией античной демократии, а последнюю, кажется, во всех случаях рассматривают, как прогрессивную форму правления».