В садах Эпикура

Неожиданно в наш Институт прибыла с проверкой гигантская комиссия из Фрунзе во главе с заведующим отделом вузов Элебаевым. Б. Эшмамбетов болел. Я принял гостей. Встретил их на аэродроме. По пути в Ош спросил Элебаева, чем вызвана столь срочная проверка. Он, откинувшись на спинку сидения такси, как высокотарифная проститутка, таинственно ответил: «Алексей Леонидович! Пока умолчу. Но, если наши данные подтвердятся, не знаю, что и будет!» Я отнесся к этому спокойно: в Институте нет никаких чрезвычайных происшествий. Что там может быть? Конечно, какая-нибудь чушь. Таинственного Элебаева я спрашивать больше ни о чем не стал. Вечером был Ученый Совет с какими-то итогами. Члены комиссии прочно взгромоздились в президиуме. Я выступил с докладом. В перерыве преподаватель Панева сказала мне: «Вы сегодня великолепны». Я и сам знал, что доклад удался. Среди членов комиссии было немало знакомых преподавателей. Один из них заметил: «Хороший у вас доклад. Видно, что вы сами его написали, знаете институт». Мы посмеялись. Работа комиссии началась: члены посещали занятия, смотрели лаборатории, знакомились с документами. Под Элебаева я освободил кабинет ректора. Министерский посланец стал вызывать к себе преподавателей на таинственные беседы.

И гром грянул! Вдруг я выяснил, что киргизский народ делится на северную и южную ветви. В Оше и Ошской области живут южане. Они-то и не дают житья в институте представителям севера. Заявления на сей счет написали три преподавателя политэкономии, с которыми у меня были отличные отношения. Узнав суть дела, я рассмеялся. А зря! Один за другим шли северные киргизы к Элебаеву и говорили, что Эшмамбетов не дает им работать, не пускает в командировки, не обеспечивает квартирами, зато выносит без всяких оснований взыскания. Когда вся эта мура развернулась, я понял: хотят свалить Эшмамбетова. В разговорах со мной Элебаев вел себя более, чем корректно, и все время подчеркивал: «Алексей Леонидович, к вам никаких претензий нет. Вы работаете!» Между тем некоторые члены комиссии обнаруживали развал работы в институте. Одна из проверявших даже бросила мне через плечо: «На вас все держится! Больше никто ничего не делает!» Я позволил себе с ней не согласиться. В разгар дел прибыл министр Каниметов. Поговорил, посовещался, доверительно мне сообщил: «Кац! Тебе нужен хороший помощник!» Я ответил, что я сам помощник. Министр покровительственно пробасил: «Ну, мы-то знаем, кто руководит институтом!»

В сложившейся ситуации я мог бы отойти в сторону и позволить свалить Эшмамбетова. Мое положение было прочным. Опять я должен был выбрать. Как обычно, я подумал, пострадал и выбрал: защищать Эшмамбетова до конца. Почему я сделал такой выбор? Причин тому много: его хотели снять за плохую работу института. Но ведь всем было ясно, что, если действительно институт плохо работает, то снимать нужно прежде всего меня. Значит смешно было бы соглашаться с возможными выводами комиссии о плохой работе института. Да и вывода такого еще не сделали, да и сделать не могли при всем желании. Настроение членов комиссии я знал. Там, между прочим, были и порядочные люди. Далее. Эшмамбетов устраивал всех как ректор. Он умел обращаться с коллективом, был прост с преподавателями и студентами. Его хорошо все знали и серьезно воспринимали. Никто не хотел смены ректора, да и я с ним сработался. Наконец, Эшмамбетову предъявляли нелепое обвинение. Не знаю, питал он или не питал особые чувства к южанам, но в делах института он их особенно не проявлял. Это-то я знал хорошо. Итак, решение было принято: бороться! Поддержать Эшмамбетова или уйти с ним.