В садах Эпикура

В таком вдохновляющем стиле шло совещание. Правда, С. Л. Утченко в кулуарах сказал мне, что доклад академику Пономареву писали в Институте Истории и многого не следует принимать всерьез. Я и сам убедился в этом, слушая заключительное слово академика, над которым он потрудился, видимо, сам. Насчет актуальности внес уточнения: актуально многое, но важно не многое. Потом перечислил важное. Древний Рим в перечисленном места не нашел. С. Л. Утченко, Е. М. Штаерман и я посмеялись. И все-таки совещание оказалось глотком свободы. Стали появляться дискуссионные статьи, начали публиковать стенограммы дискуссий. Вышли в свет «История и социология», «Проблемы истории докапиталистических формаций» и многое другое. Вышел из запрета «Азиатский способ производства», стали обсуждать проблему социальной революции и т. д. Ну а потом выяснилось, что все уже ясно. Сектор методологии в Институте Истории прикрыли: стал думать излишне активно. Теперь все решено. Нам сказано: «Партия отвергает любые попытки направить критику культа личности и субъективизма против интересов народа и социализма, в целом очернения истории социалистического строительства, дискредитации революционных завоеваний, пересмотра принципов марксизма – ленинизма». Кажется, более чем понятно. Однако в тот момент совещание произвело на меня сильное впечатление, и я возвратился в Ош с большими надеждами. Кроме того, что я посмотрел, показанную участникам совещания, старую кинохронику, прослушал обстоятельную лекцию о международном положении, я еще вез, полученный от С. Л. Утченко, заказ написать для «Вестника Древней Истории» рецензию на большую «Хрестоматию по истории Древнего Рима». Забегая вперед, скажу, что я эту рецензию написал, и она вышла в 1 номере журнала за 1964 год.

В Оше я выступил перед нашими преподавателями и некоторыми учителями школ с докладом об итогах совещания. Слушали меня внимательно, говорил я бодро. Обстоятельно поговорили мы с Иваном Григорьевичем. Я постарался разъяснить ему свою позицию в вопросе о поездке на совещание и просил его зря не обижаться. Мы помирились. Потом я встретил с Женей Новый 1963 год в компании преподавателей института и поехал проводить отпуск в милую моему сердцу Москву!

Это был мой первый и последний трудовой отпуск, во время которого я две недели провел в доме отдыха. Случилось это так. Виталий Кабатов убедился в моей полной измотанности. Мы походили по ресторанам, отведали в «Арагви» цыплят табака, покатались на лыжах. Все помогло мало. Тяжелые мысли меня не отпускали. Тогда он сказал: «Я беру отпуск на две недели. Поедем в зимний дом отдыха. Там будут бабы и выпивка, с нами едет еще один сотрудник института – хороший парень». И мы поехали в подмосковный дом отдыха «Солнечные поляны».

Подмосковье зимой прекрасно, как и летом. Дом отдыха располагался среди лесов. Залитые зимним солнцем снежные поля казались голубыми. Незамужних женщин допенсионного возраста в зимнем доме отдыха не оказалось, но были лыжи, хорошая кормежка, в изобилии сухое вино и столичная водка. Утром мы облачались в спортивные наряды (Саида дала мне свой лыжный костюм) и пускались сначала по накатанной лыжне, потом шли на целину. Влекла экзотика. Возвращались к обеду красные от мороза и мчались принимать горячий душ. Никогда не испытывал ничего более приятного. Шли обедать, начинали с водочки, кончали бутылкой сухого вина на брата. После этого, одуревшие от сытости, шли спать. Вставали, шли бродить по лесу и соревновались, кто длиннее пукнет. Потом ужинали с сухим вином, играли в шахматы, курили, откинувшись в удобных креслах. Не читали даже газет. Мгновением пролетели две недели. Мы вернулись в Москву, отдохнувшие и довольные. Но именно в это время у меня начались те боли в груди, которые, как я узнал, к сожалению, слишком поздно, называются стенокардией. Поначалу они быстро проходили: достаточно было немножко постоять. Я не обращал на них внимания, думал, что это изжога. Оставшаяся часть отпуска прошла обычно. Мы чувствовали себя хорошо. Отдых мой подходил к концу, когда пришла телеграмма от Эшмамбетова. Он просил меня вернуться побыстрее, т. к. в институт снова нагрянул Элебаев с внеочередной проверкой.