В садах Эпикура

Трудно начинался 1963 год. Я прибыл в Ош, когда Элебаевская проверка закончилась, сам он, оставив справку о неудовлетворительной работе ректората, уехал. Перед этим на Ученом Совете он выступил с речью. Я прочитал ее стенограмму. Там шла речь о том, что в институте создана нетерпимая обстановка для некоторой категории преподавателей, которые вынуждены были уйти. Как я выяснил, все они были северными киргизами. Чтобы не казаться пристрастным, Элебаев заявил: «Проректор Кац травит уважаемого работника, крупного ученого Ю. Я. Тильманса. (Тильманс пожаловался, что я вознамерился снять в его вечно пустовавшем кабинете телефон и перенести его в Профком.) Передайте Кацу, если он не прекратит своих нападок на честного работника, будем с ним говорить на коллегии!» Я был взбешен. Кроме того, оказалось, что Элебаев написал письмо в ЦК КП Киргизии, где сообщал о преследовании ректоратом северных киргизов. Бумага его пришла в Ошский Обком. Снова была создана комиссия. Снова началась проверка. Я решил дать Элебаеву бой. Эшмамбетов чувствовал некоторую растерянность. Мне казалось, что все уладится. Без особого труда удалось отклонить обвинение в плохой работе ректората. Строились они на такой непрочной основе, столько было в элебаевской докладной выдумки и злопыхательства, что обвинения развалились сразу же: я представил документы, которые Элебаев не пожелал посмотреть во время своей проверки. Но погубило его другое. Элебаев от своего имени написал докладную записку в ЦК КП Киргизии, в которой сообщал, будто из института уходят люди, т. к. подвергаются травле со стороны Эшмамбетова. В разъяснении на сей счет я показал, что все перечисленные Элебаевым лица уволены из института после пребывания в вытрезвителе от двух и более раз каждый, что во всех случаях увольнение согласовывалось с соответствующим отделом Обкома партии. Обком подтвердил, что так оно и есть. Что касается Тильманса, то с ним у меня состоялся разговор. Я сказал: «Юлий Яковлевич! Могу только удивляться, что вы попытались справиться со мной во время моего отпуска, опираясь на такую ненадежную поддержку, как тов. Элебаев. Рассматриваете ли вы мои требования к вам плодотворно работать, как травлю, или у вас есть в мой адрес какие-нибудь более серьезные обвинения? Если вам угодно настаивать на своем, я готов доказать вашу абсолютную бездеятельность на посту заведующего кафедрой по крайней мере за последние два – три года!» Юлий Яковлевич воскликнул: «Что вы? Зачем?? Ни с какими жалобами я к Элебаеву не обращался, ни о чем не просил. Давайте прекратим эту некрасивую распрю». Я ответил, что прекращать мне нечего, т. к. я ничего не начинал, а его позиция мне, наконец, понятна. Обкомовская проверка завершилась, выводы Элебаева не подтвердились. Весной 1963 года его удалили с поста заведующего Отделом вузов министерства. Мы победили. Но сколько же это унесло сил!

17 марта 1963 года я, в числе еще нескольких преподавателей института, был избран Депутатом Городского Совета. В избирательной кампании я не участвовал, т. к. находился в отпуске в Москве. Только оттуда уехал, пришла правительственная телеграмма: меня просили дать согласие баллотироваться по 153 избирательному округу. Мать переслала телеграмму в Ош. Получил я ее, когда уже списки кандидатов были составлены. Так или иначе я вступил на широкую арену общественной деятельности. Эта деятельность не была слишком обременительной. Я посещал сессии Городского Совета, один раз зачитал с трибуны какую-то резолюцию. Гораздо больше приходилось работать в институте. Однако организационные дела были в основном пущены, машина вертелась, я за ней наблюдал.